Но еще страшнее одиночества был страх. С тех пор как их с Клэем поймали, когда ей было пятнадцать лет, она боялась. Воспоминание об этом было все еще очень свежо, она никогда не забудет: гулко звучащие шаги, преследующие их, запах полицейского участка, как полицейский пригвоздил кончики ее пальцев к подушечке, смоченной краской, плоское лицо полицейского фотографа, который протяжно тянул:

— Повернись налево, повернись направо, смотри прямо в камеру, ты, маленькая шлюха, — а потом так ухватил ее за зад, что она закричала.

Бен пришел за ними в участок со знакомым адвокатом, вызволил их под залог, и потом почти год об этом ничего не было слышно, до тех пор, пока не начали рассматривать их дело. Их признали виновными, дали год испытательного срока и определили на попечение Мелоди Чейз. Она была просто одной из подружек Бена, но он был уверен, что служители правосудия не освободят двух детей под опеку молодого неженатого человека, к тому же он не хотел быть как-то замешанным в этом деле. Поэтому он привел в суд Мелоди, и она сказала, что она — тетя Лоры и Клэя, и они вчетвером ушли из суда. В действительности никому до этого не было дела. Единственное, чего хотел суд, — это просто избавиться от них, передав хоть кому-нибудь.

Таким образом, они были свободны. Но у полиции были ах фотографии и отпечатки пальцев, и Лора постоянно думала о том, что у нее было прошлое.

Это было одной из причин, почему она наконец-то сказала Бену, что больше не хочет помогать ему. Она не хочет быть воровкой, она хочет поступить в колледж и иметь друзей. Она выступала в нескольких ролях в школьных постановках и думала, что ей понравится быть актрисой или кем-нибудь еще, чтобы уважать себя и гордиться этим.

Они ссорились из-за этого. Бен знал, что ей не по душе лазить по карманам; она всегда отправляла обратно кошельки, после того как вынимала оттуда деньги. Ей неприятно было думать, что вместе с деньгами люди теряют и то, что еще было в кошельке: стихи и рецепты, наскоро записанные адреса и номера телефонов, членские карточки, страховые полисы, кредитные карточки, что было не нужно ей, а особенно — фотографии любимых людей. Когда она сказала Бену, что не хочет больше воровать, он думал, что это просто сентиментальность, как и ее отношение к кошелькам. Но Лора нашла такие объяснения, что он понял: это нечто большее и она действительно серьезно относится к этому. Она должна была так поступить и обещала себе самой, что дело Сэлинджера будет последним. Навсегда.

— Я знал, ты доверяешь нам, — сказал Клэй, все еще сжимая руку Лоры, сидя на заднем сиденье машины, — но мы никогда не работали в таком месте, как это. Какого черта они делают с таким количеством пространства и света?

Бен остановился в одном квартале от дома охраны!

— Вы должны быть там, через пять минут. Будьте спокойны, просто помните, как мы репетировали это. И не волнуйтесь: вас возьмут на работу. Богатым людям в летних поместьях всегда не хватает слуг. Я буду ждать вас здесь.

— Он-то не из тех, кто будет работать на них, — пробормотал Клэй, когда охрана пропускала их через ворота. — Он просто сидит где-то рядом, пока мы все готовим и делаем, а потом в темпе вальса влетает, берет драгоценности и вылетает обратно. А мы все еще там.

— Это неправда! — горячо вступилась Лора. — Бен ничего не будет делать, пока мы не придумаем алиби.

Она отвернулась, чтобы не видеть усмешку Клэя, и потом, когда шла, все поворачивалась и поворачивалась, стараясь увидеть как можно больше через густую листву деревьев.