Изменить размер шрифта - +
Обработка зарвавшегося следователя продолжалась методически и наконец дошла до той стадии, когда Бабушкину стало ясно – лучше уйти, но избавиться от надоедливой болтовни про карасей. Он ей сказал месяц назад: «Расследую что-нибудь существенное – и ухожу. Слово даю».

Галина знала – слову его верить можно, и с этого момента жизнь Бабушкина превратилась в кошмар. Каждый день жена встречала его фразой: «Что-нибудь существенное было?» – и это было совершенно новым в их устоявшихся отношениях. Чтобы хоть чем-то разнообразить вечернюю встречу дома, Бабушкин с порога сообщал: «Ничего существенного».

И сейчас, чувствуя, как рука Галины гладит его по волосам, он вдруг решил разобраться в причинах, заставляющих его форменным образом издеваться над близким ему человеком. И только сейчас, уронив распечатку на пол и взявшись рукой за ее ладонь, он понял – причин нет. Есть только он и она. Две трети жизни прожито, а что случилось, на самом деле, существенного? Они съездили хоть раз за эти годы за границу? Нет. Может быть, обзавелись машиной? Нет. В театре когда он был с нею в последний раз? В 1995-м на «Юноне и Авось» с Караченцовым. В отпуск ездили, к теще его, в Одинцово. Ни денег, ни положения…

– Галя, – подумав, сказал Бабушкин, – я решил.

– Что? – дрогнувшим голосом проронила она.

– Уйти. Сегодня решил. Совсем уйти. Завтра пишу рапорт. Съездим в Грецию?

– В Афины? – прошептала Галина, быстро взметнув руки к лицу, поняв, что по нему бегут, вырвавшись из многолетнего плена, слезы. – Дима… Значит, больше не будет этих… Сборов, командировок и совещаний? Ничего не будет?

– Ничего, – и он решительно замотал головой, уже догадываясь, какой подарок сделал жене за месяц до годовщины свадьбы.

И Галина ожила. Она скинула со своих сорока пяти добрую половину… Пяти минут хватило на составление плана на ближайшие пять лет. Все проблемы превратились в ничто. Осталось главное – он и она.

Бабушкин смотрел на нее и смеялся, как ребенок. И она, впервые увидев своего мужчину с побитыми сединой висками, хохотала, как в девичестве.

– Мы сегодня будем смотреть фильмы! – объявила она, скрылась в коридоре и вынырнула оттуда с пакетом в руках. – Я на завтра набрала себе дисков, чтобы скучно не было, но теперь мы будем смотреть их вместе!

Он не успел возразить. Перед ним засверкали яркие упаковки компакт-дисков с фотографиями главных героев и главных сцен.

– Вот, смотри! – звонко прокричала она, бросая на колени усевшемуся на диване Бабушкину диск. – «Код да Винчи»! Том Хэнкс еще не сыграл на съемках последний эпизод, а наши уже выпустили готовый фильм!

– А что это? – устало пробормотал Бабушкин. – Про Леонардо? Скукота.

– Это детектив, Бабушкин, тебе пора браться за ум и книги.

– Не хочу никаких детективов. Тошнит.

– Тогда – комедию? С Керри? Старую, но невероятно смешную?

– Давай комедию, – согласился Бабушкин, догадываясь, что в противном случае придется ответить еще на пару-тройку вопросов.

Керри в фильме играл коварного адвоката. Играл, как всегда, уморительно и неповторимо. Бабушкин считал, что он всегда переигрывает и выходит за рамки сценария, однако всякий раз соглашался и с тем, что от этой керриевской отсебятины фильмы только выигрывают.

Галина хохотала и была счастлива настолько, что он боялся даже пошевелиться, чтобы напомнить о том, что еще является действующим следователем. Взгляд его был рассеян, он думал о том, как войдет завтра в здание РОВД и направится к начальнику с бумагой, как встретит сначала удивленный, а потом и понимающий взгляд его…

Он с грустью представил, как каждый день будет проходить мимо этого дома и с какой невероятной силой его будет тянуть внутрь его.

Быстрый переход