Внизу во дворе готовятся выпустить быка. Вожатый уже отвязал веревку от кольца в носу и, еле увернувшись, выпрыгнул из-за загородки. Сидящие на скамьях зрители повскакали с мест, выкрикивают ставки. Бык огромный, сильный, тяжелый, голова массивная, безобразная. Поворачивается туда-сюда, маленькие глазки заметили собак с одной стороны, посмотрел в другую сторону — и там собаки. Псам явно неохота бросаться на быка, они боятся его мощи.

Уже давно я не видела травли быков и почти позабыла это дикое, жестокое возбуждение — собаки лают неистово, огромный зверь скоро будет затравлен. Нечасто попадаются такие быки-тяжеловесы, на шкуре — шрамы от предыдущих боев, рога все еще острые. Псы носятся взад и вперед, не переставая лаять, — резкий, настойчивый лай, за которым угадывается трусливый скулеж. Бык мотает мордой, грозит подцепить собак на рога. Псы пятятся, собачий круг расширяется.

Один пес все же бросается вперед, бык поворачивается — невероятно, как такая громадная зверюга движется столь быстро. Голова опускается, раздается пронзительный вой, почти человеческий плач. Рога уже пронзили собачий бок, дробят кости. Собака лежит на земле, не в силах даже уползти, только подвывает, как маленький ребенок, а бык снова наклоняет голову и еще раз вонзает рога в раздавленное тело.

Не могу сдержать крик. Сама не знаю, кого мне жалко — собаку или быка? Булыжник залит кровью, бык, занятый расправой над псом, не замечает, как на него бросаются другие собаки, одна из них хватает могучего зверя за ухо. Бык уворачивается, но другой пес уже повис у него на шее, вцепившись зубами в горло. Белые зубы блестят в свете факелов. Бык ревет — в первый раз с начала травли. Женщины у окна кричат, я тоже. Бык мотает упрямой головой, собаки отскакивают и яростно воют.

Я дрожу, но не перестаю подзуживать собак — вперед, вперед! Гляжу не отрываясь. Леди Анна рядом со мной смеется, ей тоже нравится травля, она показывает на кровоточащее ухо быка:

— Как злится! Точно всех поубивает!

Внезапно грузный мужчина проталкивается вперед, распространяя вокруг запах пота, вина и конюшни. Он уже у самого окна. Грубо отстраняет меня и обращается к леди Анне:

— Я к вам с приветом от короля Англии.

И целует ее прямо в губы.

Я уже готова позвать охрану. Дородный, немолодой, лет пятидесяти — ей в отцы годится, в пестрой накидке с капюшоном, закрывающим лицо. Она, верно, думает: что за старый дурак, напился и лезет в окно? Ее приветствуют сотни людей, она всем машет и улыбается, а теперь еще этот пристал с мокрыми, слюнявыми поцелуями.

Но крик застревает у меня в горле, я узнаю его фигуру, вижу спешащих людей в плащах на один покрой, понимаю — да это сам король! И в то же мгновение каким-то чудом он больше не кажется старым, толстым и противным. В ту секунду, когда я узнаю короля, он в моих глазах снова прекрасный принц, которого я знала когда-то. Прекраснейший принц христианского мира, как же я его тогда любила! Это Генрих, король Англии, один из самых могущественных людей в целом мире. Ловкий танцор, прекрасный музыкант, охотник до всяких игр, король-аристократ, король-любовник. Кумир английского двора, чем-то неуловимо похожий на быка за окном, опасен, как раненый бык, на всякий вызов отвечает смертельным ударом.

Я не приседаю в реверансе, он для того и нарядился, чтобы его не узнали. Я выучилась от Екатерины Арагонской — никогда не узнавай короля, если он переодет. Он наслаждается той минутой, когда все в восторге восклицают, что в жизни бы не узнали прекрасного незнакомца, не сними он маску. Королю хочется, чтобы люди им восхищались, даже не зная, что он король.

Увы, я не успеваю предупредить леди Анну — сцена у окна начинает напоминать ту, куда более кровавую, что во дворе.