Элек не ослабляла мертвой хватки и держалась до последнего, но вот наступил конец. Воображаемые маклеры спустили все ее акции. И только тогда, только после этого мужское начало в ее натуре было побеждено, а женское снова взяло верх. Заливаясь слезами, она обвила руками шею мужа.

- Я одна виновата во всем, - говорила она. - Не прощай меня, я этого не перенесу. Мы нищие! Нищие! И я так несчастна. Свадьбы не состоятся, все это в прошлом. Теперь нам не на что купить даже дантиста.

Горький упрек чуть было не сорвался с языка Салли: "Я же умолял тебя продавать, а ты..." Однако он его не высказал. У него не хватало духу усугублять страдания этого сломленного, кающегося существа. Более благородная мысль пришла ему в голову.

- Крепись, моя Элек, - сказал он. - Еще не все потеряно! Подумай! Ты же в действительности не пускала в оборот ни единого цента из наследства дядюшки Тилбери, а лишь его воображаемый капитал. Ведь то, что мы утратили, было всего лишь доходом, который сулило нам будущее благодаря твоему несравненному финансовому гению. Не падай духом. Забудь все невзгоды - у нас еще есть нетронутые тридцать тысяч долларов! И представь себе, сколько ты после такой школы сумеешь из них выжать через год-другой. Свадьбы не отменяются, они просто откладываются.

Это были благословенные слова. Элек понимала, насколько они справедливы, и воздействие их было поистине гальваническим. Слезы высохли, могучий дух Элек снова воспрянул во всем своем величии. Со сверкающими глазами и исполненным благодарности сердцем она подняла руку, словно принося клятву и прорицая будущее.

- Отныне я провозглашаю...

Но тут ее прервал посетитель. Это был редактор и владелец газеты "Сэгамор". Он приехал в Лейксайд из чувства долга: проведать всеми забытую одинокую бабушку, которая приближалась к концу своего пути, и кстати, объединив скорбь с бизнесом, заглянуть к Фостерам, которые последние четыре года были так поглощены своими делами, что забыли оплатить подписку на газету. Шесть долларов долга!

Ни один гость не мог быть более желанным. Ведь редактор все знает про дядюшку Тилбери и осведомлен насчет его продвижения в сторону кладбища. Разумеется, они не смели задавать прямых вопросов, чтобы не потерять право на наследство, но ничто не мешало им выспрашивать, балансируя на грани интересующей их темы, и надеяться, что им повезет. Однако их план потерпел неудачу. Тупица редактор не догадывался, что его выспрашивают. Наконец чистая случайность помогла там, где потерпела фиаско хитрость. По ходу разговора редактору понадобилась метафора, и он сказал:

- Ну и ну! Как говорят в наших краях - это крепкий орешек, вроде Тилбери Фостера!

Фостеры даже подскочили от неожиданности. Редактор это заметил и тут же поспешил добавить:

- Тут нет ничего дурного. Всего лишь поговорка, шутка... ровным счетом ничего дурного. А что, он ваш родственник?

Подавив жгучее любопытство, Салли ответил с самым равнодушным видом, на какой только был способен:

- Э... да... право, я даже не знаю точно. Но слыхать мы о нем слыхали.

Редактор почувствовал облегчение и успокоился. Тогда Салли спросил:

- А он... он здоров?

- Здоров? Помилуй бог! Он уже пять лет на том свете.

Фостеры затрепетали от скорби, которая больше походила на радость.

- Что ж, такова жизнь, - заметил Салли как бы между прочим. - И никого не минует сия чаша, даже богачей.

Редактор рассмеялся:

- Если к таковым вы причисляете Тилбери Фостера, то глубоко ошибаетесь. У старика не было ни цента. Хоронить его пришлось за счет города.

Минуты на две Фостеры окаменели. Окаменели и похолодели. Затем Салли, бледный, утратив голос, еле слышно спросил:

- Это правда? Вы точно знаете, что это правда?

- Еще бы! Я же его душеприказчик. Ему нечего было завещать, кроме тачки, вот он и завешал ее мне. Тачка без колеса и никуда не годится, но все же это хоть какое-то наследство; и в знак благодарности я набросал нечто вроде некролога, только для него не хватило места.