Теперь он уже стал своим парнем. Они разговаривали с ним, шутили, приняли его. Если они не были уверены в том, чего хочет Д’вард, они обращались за советом к Дошу. Он находил это положение новым, занятным и весьма приятным. Он никогда не стремился завоевать их симпатии – почему же тогда ему это так нравится?

Ему простили все грехи в ту ночь, когда он помог Освободителю взять город, почти полгода назад. И вообще забыли, когда стало заметно, что Ангуан беременна. Конечно, время от времени кто-нибудь из мужиков ехидно осведомлялся, кто ему в этом помог, но уже одно то, что это стало предметом пусть сальных, но шуток, свидетельствовало, что бывший изгой воспринимается теперь как настоящий мужчина. Дош обычно отвечал на это, что он весьма разнообразен. Это соответствовало истине и неизменно обезоруживало любопытного.

– Все собрались? – спросил Дош, отдышавшись. Часовые кивнули. – Тогда пошли! – сказал он Прат’ану и сам шагнул первым. Ему отчаянно хотелось знать, что собирался объявить Освободитель на этом совете. Он надеялся, что пока не пропустил ничего важного.

Вывеска над дверью гласила, что это дом Тимбица Каретника, но теперь он принадлежал Д’варду. После взятия Лемода каждый выбрал себе дом и женщину для ухода за домом – и за ним самим тоже. Оставшуюся часть населения убили или изгнали из города для экономии съестных припасов. Все джоалийские офицеры поселились во дворце, но Д’вард предпочел остаться со своими солдатами. Правда, дом он себе выбрал больше, чем у остальных, но он использовал его для военных советов, так что никто не брюзжал по этому поводу. В конце концов кто, как не он, взял город.

Он – Освободитель! Теперь это знали все, хотя он и отказывался принимать это звание.

Первый этаж целиком занимала большая мастерская. Правда, в ней не стояло ни одной кареты – готовой или строящейся, зато вдоль стен высились штабеля досок. Свет проникал в мастерскую только через открытые двери, поэтому там царил полумрак, и глазам Доша потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть. Он обратил внимание, как трудно стало отличить нагианцев от джоалийцев. В эту зиму все они одевались, как лемодианцы. Только последние дня два кое-кто из нагианцев начал разгуливать с голой грудью. Правда, таких было немного. Дош подозревал, что даже в разгар лета две армии будут походить друг на друга больше, чем прошлой осенью.

Все, кого он приказал созвать, уже собрались – двадцать семь сотников, Колган и Злабориб. Новый полководец предпочитал привычное для нагианцев неформальное общение, а может, просто не хотел распространять на свое войско жесткую джоалийскую дисциплину. Все сидели. Большинство джоалийцев молчали и сидели, напряженно выпрямившись, в то время как нагианцы оживленно болтали, а несколько из них лежали на животе или на боку. Д’вард, скрестив ноги, сидел посередине, а Колган Адъютант и Злабориб Военачальник – по разные стороны от него. Он одарил вошедших приветственной улыбкой.

Дош нашел себе темный угол, откуда видел почти все лица. Собственно, на сам совет его не приглашали, и он мог только надеяться, что его не выгонят. Самому ему нечего было предложить. Все, кого он мог позвать, уже присутствовали здесь.

Рядом с долговязым рыжеволосым джоалийцем и тучным принцем Д’вард казался простым длинноногим мальчишкой. Они явно о чем-то спорили. Глаза Д’варда перебегали с одного на другого, а его заместители шепотом обменивались сердитыми репликами у него над головой. Он молчал, и по выражению его лица было трудно сказать, чью сторону он принимает, если, конечно, принимает вообще.

Уже один вид широкобедрого мямли Злабориба, возражавшего Колгану, был достоин отдельного внимания. Тарион вряд ли узнал бы сейчас своего сводного братца; когда Д’вард стал полководцем, нагианцы единогласно избрали военачальником своего принца.