На протяжении трех десятилетий она царила на подмостках и на экране – с самых первых своих ролей в театре и кино Наталья Гундарева заставила заговорить о себе как об актрисе уникального масштаба, в равной мере свободно ощущающей себя в пространстве классики и современности. Она одаривала своих героинь по-особому точными черточками, словно нежнейшие акварели рождались на наших глазах, чтобы остаться в памяти уже навсегда. А порой любила рисовать красками яркими, мазками жирными, сочными. В ее актерской манере словно соединялись разные школы – Щукинская, которую она окончила, Щепкинская, в которой Гундарева никогда не училась, и школа Художественного театра с ее пристальностью к тончайшим проявлениям психологии человека.

Разве можно забыть ее нежную Марфеньку из телевизионного спектакля «Обрыв» или озорную, лукавую Мирандолину («Трактирщица»), подлинно трагическую Катерину Измайлову («Леди Макбет Мценского уезда») или изломанную, прошедшую все возможные муки и изменившую идеалам своей юности Ларису Садофьеву («Молва»), остродраматическую Люську из «Бега» или царственно прекрасную Викторию («Виктория?..»). А целая галерея наших современниц, сыгранных ею в кино? Какими бы ни были они, им верили безусловно, слепо...

А еще очень много приходило в ее роли из глубин собственной души, из прочитанного, продуманного, из человеческого и женского опыта, которым наделяла Наталью Гундареву жизнь. Может быть, именно поэтому ее героини всегда были такими естественными, такими неподдельными в своих чувствах и переживаниях.

Когда ее такое милое, такое красивое и спокойное лицо смотрело на нас с обложек журналов, с афиш, трудно было предположить, насколько ранимым человеком она была, как больно ударяли ее невнимание, скоропись журналистов, вечная погоня папарацци за сплетнями и слухами, как она выстраивала мысленные диалоги с этими людьми, пытаясь ответить так же хлестко, больно. Но чего-то не доставало в Наташиной душе, чтобы позволить себе хоть на миг сравняться с ними, с теми, кто позволял себе бесцеремонно лезть в чужую жизнь. И тогда она надменно улыбалась и делала вид, что все это не касается ее, Натальи Гундаревой, любимой многими и многими.

А в интервью признавалась: «Я ненавижу себя в состоянии „все равно“. Мне лучше муки адовы. Я к ним привыкла. Так сложилась моя жизнь, и изменить это нельзя. Мне кажется, что иногда я воспринимаю реальность неадекватно. Можно было бы не обращать внимания на что-то, а я обращаю: должна через все пройти, все пережить».

Ее волновало все: Наташа была, если можно так выразиться, абсолютным представителем своего поколения, может быть и скорее всего – последнего поколения, наделенного общественным темпераментом, гражданской позицией и прочими, вышедшими из моды чертами характера. Она готова была помогать всем, кому была нужна помощь, она добивалась торжества справедливости, умела как мало кто другой дружить, отдавая человеку все, что есть в душе. Может быть, потому что знала: ее душа не опустеет, она наполнится новыми, свежими ощущениями, которые Гундарева любила и умела черпать из книг, общения с людьми и природой.

И тогда рождались новые роли.

И тогда любимая, знакомая, казалось, до мелочей актриса Наталья Гундарева представала совершенно новой, неожиданной.

И тогда во всей своей чеканной лепке и ювелирной огранке являлась нам лукавая Глафира Фирсовна («Жертва века»), актриса Мария Огнева («Театральный романс»), вдохновенная фантазерка Леттис («Любовный напиток») – последние роли, сыгранные Наташей Гундаревой на ее единственной сцене Театра им. Вл. Маяковского...

Мы долго еще будем привыкать и так и не привыкнем к этому страшному слову «была»...

Она прожила слишком короткую жизнь – по своему уникальному таланту, по своему темпераменту, по своей привязанности к бытию.