И явилась Гортензия.

Она вплыла, подобно «Титанику».

— Я женщина одинокая, — заявила она без обиняков.

Клятов непроизвольно сместился на матраце.

Гортензия Гермогеновна уселась со всей солидностью и глубоко вздохнула.

— Скоро лето, — сообщила она глубокомысленно.

— И? — подхватил Александр Терентьевич, проявляя неожиданную резвость соображения.

— Все распустится, — вздохнула полной грудью гостья. Расцветет…Благодать! Почки, бутоны…

"Пора!" — решил Александр Терентьевич. Он протянул руку и с силой ударил Гортензию Гермогеновну по загривку. Рука прошла сквозь гостью, и та расхохоталась:

— Неправильно делаешь, родимчик! Вот, прочувствуй…

С этими словами она безнаказанно навалилась на Клятова и чем-то вроде губ впилась ему в затылочный лимфатический узел. Клятов ощутил, как энергия — он-то думал, что ее уже в помине не осталось — но нет! эта глубоко законспирированная, в средоточье яиц упрятанная сила вдруг начала покидать его. Сам же он был полностью пассивен и не мог ответить ни единым жестом. Гортензия, напитавшись, отвалилась и одобрительно подмигнула Александру Терентьевичу. Она рыгнула и сплюнула на загаженный пол багровый сгусток.

— Хорошо! — сказала она- Ох, и любовь у нас пойдет!

Клятов решил, что если уж не в силах он повлиять на сами события, то стоит хотя бы попытаться выяснить их подоплеку. А заодно — выгадать время и отсрочить худшее. Он мрачно проговорил:

— Хоть про деревья расскажите. А то ведь так и сдохну без понятия.

— Запросто сдохнешь. Отчего не рассказать? — Гортензия Гермогеновна, сытая, раскурила папиросу. Клятов явственно вдыхал вполне реальный, посюсторонний дым. — Деревья — это, можно сказать, основное; все прочее баловство. По-настоящему мы сожительствуем только с ними.

"Со мной ли это происходит?" — этот наивный вопрос Клятов задал себе с обреченным равнодушием лунатика. Хищный призрак, попыхивая папиросой, говорил дальше:

— До тебя здесь жил один человечишко — не чета тебе, конечно. Трезвенник, каких поискать. А потому было чрезвычайно трудно войти с ним в соприкосновение. Он очень плохо нас воспринимал — положение отчаянное! Мы нуждались в энергии, как простые смертные нуждаются в воздухе. Лучше всего получалось у Альберта — он как-то сумел пробить в его защите брешь, а уж дальше мы подключились по цепи. Подзарядились с грехом пополам — не досыта, но для выполнения миссии хватило. Так что набросились на растительность, как положено, в согласии с заветами и наказами.

— С чьими заветами? — ужаснулся Александр Терентьевич. Голос его сделался писком.

— Это не твоего ума дело. Так что скоро все зазеленеет, нальется соком…ты этого, конечно, уже не увидишь, потому я тебе и рассказываю. Из милосердия, с позволения сказать. Мне, однако, кажется, что ты и без моих рассказов про все догадался. Не так?

Клятов много дал бы за ошибочность этого предположения, но Гортензия Гермогеновна была, к сожалению, права. Да, он догадался еще утром. Когда, в которой жизни это было? Ему хватило бросить беглый взгляд на молодые почки, чтобы заподозрить в них страшное, убийственное содержание. Все именно так и произойдет: зашумят, зазеленеют листья, и прохожий люд будет себе беспечно разгуливать под сенью дерев, не догадываясь, что листва уже не листва, что скоро проявится нечто невообразимое…каким оно будет? Александр Терентьевич боялся даже фантазировать на эту тему. "Так вот почему они до сих пор не распустились, — подумал он, парализованный отчаянием.