Наусы оказались в эпицентре, поскольку выяснилось, что на собственно пленуме вкупе с “Аквариумом” выступать предстоит именно им. Сейчас трудно понять ту атмосферу, но это на самом деле было страшно. Тем более что Дима и Слава не очень-то в себя верили, Кормильцев не верил никому вообще, а друзья и приятели не хотели в них верить... Пантыкин, к мнению которого всегда старались прислушиваться, на каждом углу агитировал против, а сущая сумятица в головах началась с приездом Майка: он сообщил, что на сцене ЛДМ выступать нельзя ни с “Аквариумом”, ни с прочими ленинградскими супергруппами, потому что “они вас сделают”... Атмосферу нагнетали все подряд, включая людей посторонних; и все подряд боялись. Правдами-неправдами пытались “отодвинуть” от поездки Шахрина, хотя никто не знал, зачем, собственно, его вместе с “ЧайФом” отодвигать... Бутусова Белкин “уговаривал” чистой водкой, ему почему-то страшно хотелось ехать, хотя сам боялся, быть может, сильнее прочих.

3 апреля вылетели в Питер, пребывая в состоянии недоумения и нерешительности, в составе: “Hay”, Белкин и “ЧайФ”. По дороге бедокурили, подъехали на “Икарусе” к святому для каждого советского рокера месту по адресу: Рубинштейна, 13, где поблажили и пофотографировались, на ходу потеряв Белкина с Бутусовым, которых потом долго искали. В ЛДМ устроились по номерам, и в первый вечер никто – ко всеобщему изумлению – даже не напился.

Утром следующего дня началась форменная паника: потерялся еще и Лешка Могилевский. Должен был прилететь, но задержался по причине похода на какую-то свадьбу, где нарезался, и самолет проспал.

Тон задали “чайфы”, концерт происходил в 12.30 дня, народу набралось от силы ползала, но “чайфы” вышли на подвиг, и они его совершили. “Махры” в виде Бутусова, Умецкого и Белкина напряженно наблюдали из-за кулис, как встает на уши огромный, пусть полупустой ЛДМовский зал. “Махрам” становилось все тревожней.

Могилевский, играть которому предстояло и с “Hay”, и с Белкиным, приехал только в 6 вечера, в 20.20 начался концерт. “Нау”, Белкин, “Присутствие”. Еще перед началом возникло такое напряжение, что кончиться все могло чем угодно, сорваться мог каждый. На “Разлуке” зал сперва завыл, потом засвистел и вдруг грянул дурными овациями, масть пошла. После “Гуд-бай, Америки” в зале стояла форменная паника.

Счастливые наусы рванули переодеваться, им предстояло тут же выходить в белкинском составе. Лучше бы они этого не делали. Как бы то ни было Белкин провалился, и со страшным треском. А за компанию проваливаться пришлось Диме со Славой. Публика не рассмотрела в них только что покинувших сцену “Наутилусов” и почему-то на Диму обратилась праведным гневом в виде бутербродов с колбасой, которыми принялась в него кидаться. Колбаса была полукопченая, от чего не легче...

Со сцены уходили зашуганные, как после драки со старшеклассниками, а тут еще Шевчук подъехал, который сам буквально за полчаса до того провалился на собственном концерте, по поводу чего неслегка выпил. И устроил похохотать! Ревел: “Металлисты!” (одеяние у Белкина и правда было по непонятным причинам металлическое), швырял Белкина в огромное зеркало в коридоре, подвернувшегося Пантыкина треснул лбом в переносицу, только очки по коридору зазвякали, а Бутусова назвал отчего-то Борзыкиным, нежно обнял и аккуратно оборвал тому все пуговицы с пиджака.