– Милка, это что за страхолюдина тебя ждёт?

Ядовитым шипом вонзились в сердце Твердяны эти слова... Голос был знакомым, но лицо говорившей её не интересовало. Хотелось поскорее забрать сестру и уйти.

– Не смей так говорить, – негодующе прозвенел голос Милы. – Это Твердяна, моя сестра. Её в кузне волшбой оружейной задело.

– Не повезло, – хмыкнула молодая кошка в ответ. – Не сыскать ей теперь себе невесты...

Твердяна выдохнула из лёгких мертвящий жар. Гнев рыжегривым конём встал на дыбы, и одновременно с этим всплеском все жаровни и светочи под летним навесом пыхнули огромными снопами пламени, взвившимися под самый потолок. Завизжали испуганные девушки, и гуляющая молодёжь бросилась врассыпную – благо, навес имел всего две стены, а вместо остальных были столбы. Твердяна со сжатыми кулаками, в которых чувствовался горячий стук крови, смотрела на разбушевавшийся огонь, когда на грудь ей кто-то упал, а шею обняли девичьи руки.

– Ох... Твердянушка, что же это такое?!

Узнав голос и запах сестры, Твердяна опомнилась. «Огонь, утихни», – мысленно приказала она, и тот повиновался. «Надо держать себя в руках, а то этак и до беды недалече», – вздохнула она про себя.

Прошло две седмицы после несчастного случая. Настала неделя – законный выходной, и Твердяна с Роговладой позволили себе встать чуть позже обычного. Матушка и Мила хлопотали на кухне, по обычаю готовя большой обед с кучей разносолов: так у многих было заведено. День отдыха – небольшой праздник, и по этому случаю женщины расстарались: напекли блинов, пирожков да ватрушек, сделали кулебяку, наварили киселя, выставили на стол мёд-вишняк и брагу из берёзового сока – гулять так гулять! Гостей не звали, но кто-то вдруг постучался.

– Кто бы это мог быть? – озадаченно проговорила матушка Благиня, направляясь к двери.

А сердце Твердяны заныло и провалилось в солнечную, медово-хмельную радость. Хоть и не ждали они праздника, но праздник сам прилетел светлокрылой птицей – спустя двадцать лет и столько же зим.

На пороге стояла высокая дева с длинной лебедино-белой шеей, величавой посадкой головы и чистыми, как яркие синие яхонты, глазами. Схваченные через лоб очельем иссиня-чёрные пряди струились по её плечам и спине, почти достигая колен, а белая рубашка была перепоясана золотым плетёным кушаком с кистями. В руках гостья держала туесок с мёдом.

– Здравствуй, матушка Благиня, – прокатился по дому свежий и сильный, как ветер со снежных вершин, молодой голос. – Учёба моя окончилась, и получила я разрешение навестить родной дом и повидать всех, кого я здесь знаю... и кого ещё нет.

При этих словах она с чуть приметной улыбкой обратила свой светлый взор на Милу, которая из любопытства последовала за матушкой к двери и теперь во все глаза смотрела на гостью. А у матушки, от счастья лишившейся дара речи, вырывался то плач, то смех.

– Здравствуй, доченька! – радостно воскликнула подошедшая Роговлада. – Что за счастливый день сегодня! Мила, – обратилась она к младшей дочери, – это твоя старшая сестрица Вукмира, которая избрала путь служения Лаладе.

Мила знала о сестре только по рассказам родных; весь её облик выражал и застенчивую радость, и смущение, и любопытство. Она слегка оробела перед этой стройной и прямой, горделиво-спокойной девой Лалады, ростом не уступавшей Роговладе, но ласковая улыбка и яхонтовые искорки во взгляде Вукмиры прогнали эту робость.

– Рада наконец тебя увидеть, сестрица, – сказала Вукмира, троекратно расцеловавшись с Милой. – Я чувствовала, что у нас в семье прибавление, но познакомиться с тобой смогла только теперь. Матушка, – обратилась она к Благине, – ну, полно тебе плакать! Возьми-ка вот лучше.