– Пташка, ты чего там? – вполголоса спросила Цветанка, свесив голову вниз.

– Я не могу уснуть, – жалобно пролепетала Млиница. – Тебя не было – могла... А теперь – опять...

Цветанка мягко спрыгнула на пол. Светильник уже потух, и она, угадывая невысказанное желание Млиницы, зажгла лучину в светце.

– Ну что опять с тобою? – Цветанка со вздохом присела на край постели.

Млиница села, с отчаянием вцепившись себе в ворот сорочки.

– Я поняла... Я не могу спать, когда рядом оборотень.

– Но ведь ты же знаешь, что я тебя не трону. – Цветанка осторожно скользнула тыльной стороной когтистых пальцев по прядкам, выбившимся из её растрёпанных кос, мягко заправила их за уши. – Я не причиню тебе зла никогда. Ты ведь сама убедилась... Или ты мне всё-таки не веришь?

– Ах, Заинька мой! – исступлённым шёпотом выдохнула Млиница, щекочущим теплом объятий обвивая плечи и шею Цветанки. – Вроде бы и верю, а всё равно сердечко стучит-стучит, бьётся в груди, аж больно под рёбрами! И надышаться не могу – воздуха не хватает. Глаза закрою, а они сами открываются, проклятущие, и нету сна, хоть ты тресни! Мерещится всяко-разно – будто подкрадывается ко мне кто-то...

– Беда мне с тобою, ладушка, – покачала Цветанка головой. – Ну, коли так... Может, мне совсем уйти?

– Ох... Заинька мой, синеглазенький мой! – Млиница взяла лицо Цветанки в горячечно жаркие ладони, касаясь прерывистым дыханием её губ. – Мужа забыть не могу, но и ты мне в душу запал... С тобою мучаюсь, а без тебя – ещё горше! Рвётся сердце моё в разные стороны, и не знаю, как быть, что делать! Уйдёшь ты – и опять я в пучину тоски провалюсь. С тобой хоть и сна нет, а всё как-то легче на душе...

По её щекам катились слёзы, скапливаясь на подбородке, где их утирала Цветанка. Отчаянный, страдальческий взор Млиницы плавал поверх головы воровки, устремлённый в ненастную тьму за оконцем.

– Да, задала ты мне задачку, милая, – невесело усмехнулась воровка. – И оставить тебя одну боюсь, и без сна тебе опять же никак нельзя... Ну ничего, что-нибудь придумаем, моя хорошая.

Цветанка нежно прильнула к её дрожащим, солёным от слёз губам. Млиница порывисто и страстно ответила на поцелуй, а потом отстранила воровку от себя.

– Сладко мне с тобою, – жарко дышала она, пожирая Цветанку взором, полным болезненно-восторженного изнеможения. – Наслаждаюсь и сама же этого стыжусь, корю себя. Померещится иножды, будто муж видит... И так невмоготу становится, что удавиться впору.

– Вот этого я и боюсь. – Цветанка устало уткнулась своим лбом в горячий лоб женщины. – А знаешь, что? Давай-ка я сейчас пойду, а ты выспись хорошенько. А я через денёк-другой к тебе в гости со Светланкой приду. Ладно?

– Ещё бы не ладно! – с грустной улыбкой на дрогнувших губах молвила Млиница, а в глубине её измученных очей забрезжила нежность.

– Ну, тогда договорились. Отдыхай, горлинка, а дурные мысли прочь гони. – Цветанка поцеловала Млиницу в лоб и поднялась, накинула свитку. – Пойду я.

– Погодь-ка... – Млиница встрепенулась, соскочила с постели, приникла к оконцу, похожая в длинной белой сорочке на привидение. – Ненастье-то какое разбушевалось! Как же ты пойдёшь?

– Обо мне не тревожься, – улыбнулась Цветанка. – Непогода мне не страшна.

Так у них и повелось: воровка навещала Млиницу раз в два-три дня, приходя то с малышкой, то одна. Таскала воду, помогала по дому, развлекала сказками, песнями. Близость между ними случалась не каждый раз, но Млиница неизменно отдавалась наслаждению с отблеском мучительной вины во взоре. Она пристрастилась к объятиям Цветанки, жадно ловила поцелуи, но ласками предпочитала обмениваться в бане, как будто боялась строгих призраков, смотревших на неё в доме.