– Мысль хорошая. Хотите – вместе займемся?

– Что, на паях?

– Почему нет? Мы с вами, Вася, всю жизнь друг друга знаем, а дела вместе почему-то не вели. Что, или достойной меня не считаете? Женщина, мол?

– Ну, вы, женщины, бываете такие, что нам… – он отчего-то замолчал. И в открытом взгляде вдруг мелькнула – или Маше показалось? – тревога.

– Так вы и впрямь о соболях?

– Нет, дорогой Василий Викентьевич, не о соболях. О болоте за Черным озером, где Атаманова заимка. Хочу его выкупить у казны.

Не показалось! Точно – тревога. С чего бы это?

– На что вам? Там, кроме комаров, сроду никакого зверья не водилось.

– Мне зверье и не нужно. Выкуплю, а потом в аренду сдам.

– В аренду? Кому?

– Да хоть англичанам.

– Так, – Вася согласно кивнул. Отщипнув хлебный мякиш, начал катать его по столу. Маша невольно следила за его длинными сильными пальцами – и чувствовала, как растет в ней тягостное удивление.

Он не хочет! Точно как Ваня Притыков. Не станет ей помогать. То есть… как это не станет?!

– Вася, я одна не справлюсь. Я ведь и впрямь – женщина. Мне совет нужен.

– Совет дам, – он поднял голову и поглядел на нее прямо, чуть исподлобья. И опять ей почудилось в его взгляде какое-то странное выражение… виноватое, что ли?

– Ну… говорите. Каков ваш совет?

– Совет мой таков: не связывайтесь с англичанами.

Она хоть и знала уже, что он это скажет, – вздрогнула, как от удара.

– Почему ж так?

– Не под силу они вам, Марья Ивановна. Хорошо, если просто откажутся. А то сожрут.

– Сожрут? Так ведь я оттого и предлагаю… – она едва не сказала ему «ты», как когда-то в детстве, но язык не повернулся. – Вас, небось, не сожрут. А дело выгодное может сложиться.

– Нет, Марья Ивановна… Машенька – не может. И я не могу.

Она хотела снова спросить: отчего ж так? – но промолчала.

Это его «не могу» было таким твердым и окончательным, что сразу стало ясно: нет смысла уговаривать. Да он по-другому и не умел. Да – да, нет – нет, остальное – от лукавого.

Где ж тот лукавый, беззвучно прошептала Маша, отчаянно давя в себе злость. Злость не поддавалась, разбухала стремительно, как перепревшее тесто. Дышать уж было совсем нечем.

Однако ж она себя смирила – впервой ли! – и не встала из-за стола даже после того, как он ушел, неловко попрощавшись. Неторопливо, глядя перед собою в стену, пила чай. Илья Самсонович подошел, задумчиво крутя часовую цепочку, свисавшую из жилетного кармана. Она, коротко покосившись на него, хотела сказать: отстань, Илья, не до племянников сейчас, – но прикусила язык, вдруг разглядев в его смородинно-черных глазах: знает!

Неужто подслушивал?..

Илья вздохнул, заметно морщась: не хотел первым затевать разговор, но и отступать был не намерен.