— Что такое?

— Для чего нужны воскресенья? — спросил он. — Ну-ка, скажи мне.

— Ну… Для посещения церкви? — предположила я. — Семейного уюта? Занятий спортом?

На плите зашипел кофе, и я сняла его с огня. Налила нам по чашке и уселась за стол напротив Вольфа. Предложила ему сигарету и зажгла одну для себя. На мои догадки про воскресенье он ничего не ответил, поэтому я попыталась придумать еще варианты. Помимо собственной воли, я без труда перенеслась в мир мистера Y  и собрала в голове наполовину законченные картинки из детских раскрасок, на которых женщины в узких длинных юбках гуляют по паркам, дети играют в обруч и семейства отдыхают на морском побережье с зонтиками от солнца и игровыми автоматами — хотя, кажется, игровые автоматы появились только в начале двадцатого века. Это такой дневной воскресный мир, мир «после церковной мессы», в котором я еще не вполне освоилась. Я попыталась мысленно выбраться из 1890-х годов.

— Для секса? — предложила я альтернативную версию. — Для чтения газет? Похода по магазинам?

— Ха, — снова ответил Вольф и отхлебнул из чашки.

— Что произошло? — спросила я.

— Выходные с семьей Кэтрин, — произнес он с изрядной долей отвращения в голосе.

— Ну, наверняка было не так уж и плохо, — сказала я. — Куда вы ездили?

— В Сассекс. Загородный дом. Это было не просто плохо, а ужасно…

— Почему?

Он вздохнул.

— С чего начать?

В голову пришла «Одиссея».

— Попробуй с середины, — предложила я.

— Ага. С середины. Ладно. В середине я сбил собаку.

Я не смогла удержаться от смеха, хотя, конечно, в этом не было ничего смешного.

— С ней все в порядке?

— Хромает. — Вольфганг был явно расстроен.

Я отхлебнула кофе.

— Как же ты ее сбил?

Вольфганг не водит машину — поэтому у него велосипед.

— В… Как это называется? Забыл слово…

Вольфганг любит вот так прикинуться. Он говорит по-английски лучше, чем большинство студентов-филологов в университете, но иногда принимается подыскивать слова, как сейчас, играя на своем иностранном происхождении, чтобы придать особого драматизма, а то и трагичности истории, которую рассказывает. Меня такое его притворство ничуть не раздражает, а даже веселит. Но это вовсе не означает, что я не знакома с механизмом этого трюка.

А он все продолжал:

— Это было такое… Похоже на маленький трактор.

— Ты сбил собаку родителей своей девушки «маленьким трактором»?

— Нет. Ну, да. Но ты мне все-таки скажи, как называется маленький трактор?

— Боюсь, никак не называется. Что на нем делают?

— Стригут траву.

— А! Газонокосилка.

Вольф посмотрел на меня как на дурочку.

— Газонокосилку я знаю, — сказал он. — Ее нужно толкать. А на этой штуке надо сидеть.

— А, понятно. То есть это такая газонокосилка, на которой сидят. О, господи. Как же такие штуки называются? — Я ненадолго задумалась. — Думаю, это просто газонокосилки, на которых сидят. А как родители Кэтрин это называли?

— По-моему, они называли это «косилка». Но я был уверен, что есть какой-то другой термин.

— Боюсь, что все-таки нет. Ну, и что же ты делал на косилке?

— Отец, мистер Дикерсон, загнал ее в такое место, откуда не развернуться, и хотел, чтобы «большой сильный парень» вырулил на ней на середину двора.