Брадобрей намылил лицо Карла густой пеной, f затем начал быстрыми, ловкими взмахами острой бритвы снимать выросшую за это время щетину. Под глазами короля были темные круги, но он выглядел счастливым и бодрым. В комнате находилось множество придворных, всех занимала (c)дна и та же мысль, и Карл знал об этом.

Их разбирало любопытство: каким же мужем окажется Карл и как его брак с Катариной повлияет на положение каждого из них, и еще: неужели он действительно, как и обещал, после женитьбы откажется от любовницы. Карл был рад, что вырвался из Лондона, подальше от ставшей довольно занудной Барбары, которая последнее время постоянно обижалась, дулась на него, плакала и устраивала сцены, хотя в то же время говорила знакомым, что собирается родить второго ребенка именно в Хэмптон-Корт, где в это время король будет проводить свой медовый месяц.

Карл бросил взгляд на Букингема, который стоял рядом и гладил по голове маленького черно-коричневого спаниеля. Букингем находился здесь уже несколько дней и встречался с инфантой.

— Ну и как, хороша?

— Хороша, — ответил герцог.

— Полагаю, вы завидуете, милорд, — усмехнулся Карл. У жены Букингема, некрасивой толстой женщины, были странные, раскосые глаза и крупный вздернутый нос.

Когда парикмахер закончил бритье, Карл встал и дал знак одеваться.

— Надеюсь, что ради чести нации сегодня не станут совершать процедуру окончательного оформления брачного контракта — за последние тридцать часов я и двух не поспал. Боюсь, засну на торжествах.

Он надел шляпу и быстро вышел из комнаты, за ним бросились спаниели и последовали придворные. Как говорили Карлу, инфанта простудилась и была прикована к постели, и вот теперь он направился к ней. Она сидела, обложенная белыми шелковыми подушками с вышитыми гербами Стюартов, одетая в бледно-розовый атласный пеньюар с длинными рукавами в форме колокола. Карл остановился в дверях, поклонился. Он увидел, что инфанта глядит на него широко раскрытыми, почти испуганными глазами, а ее пальцы нервно теребят край одеяла.

Со всех сторон Катарину окружали служанки, будто их присутствие могло защитить ее. Здесь же стояло, сверкая выбритыми макушками, полдюжины священников в длинном облачении, скептически наблюдавших за происходившим. Две графини, Пеналва и Понтевал, фрейлины ее величества и две некрасивые старухи с землистым цветом кожи не отходили от больной. Еще присутствовали шесть младших фрейлин, хоть и молодых, но таких же смуглых и, с точки зрения англичан, мрачных и скрытных. Вместо элегантных платьев с декольте, модных в то время, эти дамы, все без исключения, были одеты в жесткие платья с фижмами, какие в Англии не носили уже лет тридцать. Если у этих женщин и была грудь, то ее так старательно прятали, что фигура получалась совсем плоская, юбки выступали от талии под прямым углом, как полки, а при движении шуршали и скрипели.

За спиной короля толпились придворные и старались через его плечо разглядеть происходящее. Женщины стояли неподвижно, в безмолвном ожидании, с тревогой на лицах. Португальский этикет, столь же строгий, как и их платья, не позволял женщинам часто видеть мужчин — не членов семьи; поэтому они относились ко всем представителям другого пола с недоверием и подозрительностью. Они причиняли массу хлопот тем, что отказывались спать в кроватях, в которых когда-либо спали мужчины, а при их приближении закрывали лицо и убегали с криками и кудахтаньем. Теперь же бежать было некуда, и в чрезвычайном смятении они стояли неподвижно, оцепенев, и молча смотрели, готовые к отпору. Им было бы еще больше не по себе, если бы они догадывались о том, что мужчины думают о них.

Сохраняя невозмутимость. Карл вышел вперед, взял руку Катарины и поцеловал.

— Мои извинения, мадам, — произнес он тихо по-испански (Катарина не говорила по-английски), — дела задержали меня вчера в Лондоне до позднего вечера.