Брюс, чтобы Эмбер не скучала, нанял для нее француза-учителя, учителя танцев и преподавателя игры на гитаре и еще одного, который обучал ее пению. Каждый приходил дважды в неделю. Эмбер усердно училась, потому что очень хотела стать благородной леди: она уверовала, что, овладев этими искусствами, будет более желанной Брюсу. Она так и не услышала от лорда Карлтона слов, что он любит ее, и готова была глотать огонь и танцевать на канате, если бы это заставило его произнести магические слова. Теперь вся надежда осталась на новое платье и прическу.

Тут послышался стук в дверь, Эмбер вскочила открыть, но не успела она подойти, как полногрудая женщина средних лет, задыхаясь, торопливо влетела в комнату; от ее энергичных движений шелестели юбки из тафты.

Это пришла мадам Дарнье, тоже парижанка, прибывшая в Лондон на волне всеобщей бешеной франкофилии, бушевавшей среди аристократии. В черных волосах мадам виднелись седые пряди, щеки пылали, а на передней части накладных локонов красовался большой бант из зеленого атласа. Одетая в плотное блестящее черное платье с довольно глубоким вырезом, она, как истая француженка, стремилась выглядеть элегантной, а не смешной. Рядом с ней суетилась бедно одетая молодая девушка с большим деревянным позолоченным ящиком в руках.

— Быстрее, — возбужденно вскричала Эмбер и хлопнула в ладоши, — дайте посмотреть!

Мадам Дарнье, не переставая болтать по-французски, жестом указала помощнице, куда поставить ящик. Та водрузила свою ношу на стол, а мадам небрежно смахнула с него зеленую шерстяную юбку и полосатую полотняную нижнюю юбку Эмбер. Затем широким жестом откинула крышку и одним махом извлекла свое детище, высоко подняв платье на вытянутых руках. И Эмбер, и парикмахер ахнули, пятясь назад; помощница мадам Дарнье сияла от гордости, разделяя триумф своей хозяйки.

— О-о-ох… — только и смогла выдохнуть Эмбер.

Она ничего подобного никогда не видела.

Платье из атласа черного и медового цвета с заостренным корсажем, глубоко вырезанным округлым декольте, с пышными рукавами до локтя и широкой собранной юбкой дополнялось второй юбкой из тонких черных кружев. Плащ — из бархата такого же медового цвета на черной атласной подкладке с капюшоном, окаймленным черно-бурой лисой. Кроме того, к наряду прилагался кружевной веер, длинные надушенные перчатки цвета беж, большая муфта из лисы и черная бархатная маска, без которой ни одна благородная леди не выходила в публичное место. В общем, здесь были собраны все аксессуары модницы.

— О, дайте-ка мне надеть это!

Мадам Дарнье ужаснулась:

— Ни в коем случае, мадам! Сначала надо сделать лицо!

— Ну, конечно! Сначала — лицо! — как эхо повторил месье Бодлер.

Они вернулись к столику — все четверо. Мадам Дарнье развернула большой лоскут красного бархата и разложила его содержимое: флаконы и флакончики, баночки и бутылочки, маленькие китайские коробочки, кроличьи лапки, щеточки для бровей, тонкие книжечки красной испанской бумаги, карандаши и мушки. Эмбер оставалось только тихо повизгивать, когда ей начинали выщипывать брови, но потом она молча терпела в состоянии полного восторга от своего преображения. За полчаса работы, споря, болтая, переругиваясь, они превратили ее в утонченное, сверкающее искусственное существо — светскую даму, во всяком случае — внешне.

Теперь она подготовилась для облачения в платье, то есть к главному предприятию, ибо нельзя допустить ни малейшей морщинки, как ни одного неверно лежащего волоска в прическе, ни лишнего мазка помады и пудры. Все трое тщательно осмотрели ее лицо, при этом мадам Дарнье попеременно то прищелкивала языком, то ругалась, то визгливо кричала на девушку-помощницу и месье Бодлера. Наконец они надели на нее платье. Мадам подтянула декольте вниз так, что обнажились плечи, вложила ей в руку веер и приказала медленно пройтись по комнате, а потом повернуться лицом к ней.