— И долго он будет так? — спросил племянник.

— Этого никто не знает. Пиши, Архелай: двадцать третьего августа в час пополудни я увидел дымящуюся гору… Казалось, от нее шел пар. Но это был дым, ибо время от времени он становился бурым, как если бы в очаг подбросили сырых поленьев. Легкое шипение доносится в Мизенум. Я отдал приказ снарядить шуструю либурнику, чтобы направиться поближе к вулкану. Ибо виденного глазами ничто не заменит, особенно если разглядываешь с близкого расстояния.

— Как?! — воскликнул племянник. — Ты собираешься туда?

— А куда же еще? Только туда!

— Сейчас, дядя, наверняка все бегут оттуда, а ты торопишься туда?

— Выходит, так. Ты тоже поплывешь или останешься доканчивать сочинение?

— Если можно, я останусь с мамой.

— Оставайся.

В это время командующему подали записку. В ней излагалась просьба о помощи. Пришла она от тех, кто жил недалеко от Везувия, — из Стабий.

Плиний Старший немедленно отменил свое распоряжение о либурнике и приказал снарядить пять кораблей-квадрирем, чтобы вывезти из Стабии побольше людей. В нем заговорил уже воин — настоящий герой…

Корабли пересекали залив. Командующий стоял на носу головного корабля. Он подбодрял рулевого:

— Вперед! Только вперед! Ведь такое случается в жизни раз.

По левую руку от него находился Архелай. Ему, говоря откровенно, было страшновато: по морю начинали ходить волны — сначала маленькие, но с каждой минутой все большие. И вместе с волнами рождался некий гул, гул морской пучины, подобно дыму, возносящийся к самому небу.

— Беда, — прошептал Архелай, — может, повернуть назад?

— Это еще почему? Разве не интересно тебе взглянуть на это огнедышащее существо? Посмотреть ему в глаза и запомнить на всю жизнь. Только вперед! Эй, рулевой, право руля! Правь на Стабии!

Писец широко раскрыл глаза: то ли от любопытства, то ли от испуга. Плиний точно определил — от испуга. И, положив ему на плечо тяжелую руку, продолжал диктовать:

— По мере приближения к Стабиям дым над Везувием становился бурым, его снизу кто-то словно бы освещает ярким пламенем. Можно подумать, что дым валит из огромной печи, в которой нестерпимый огонь…

— Вот! — вскричал писец. — Я поймал его.

На его ладони лежал матово-черный пепел. Словно лепесток черной розы — неясный, легкий, слегка колеблемый воздухом.

— Да, пепел, — подтвердил Плиний. — А вот и еще…

Немного спустя квадриремы шли сквозь пепельный дождь. Они могли потерять друг друга из виду, ибо начинало смеркаться по вине этого самого пепельного ливня.

— Курс на Стабии! Маяк по левому борту!

Рулевой передал приказ на корабли, шедшие кильватерной колонной.

Плиний Старший с большим интересом рассматривал приближающийся берег сквозь пелену сплошного — или почти сплошного — пепла. Море заметно изменилось: по нему пошли хмурые волны. А над конусом Везувия загорелся настоящий огонь, как в хорошей греческой пекарне. Огромные языки пламени, казалось, силились взметнуться до самого солнца. Но пока для этого, как видно, им недоставало силы: И гул тоже стал явственней — такой четкий, предупреждающий гул, исходящий из недр земли.

— Ты когда-нибудь слышал что-либо подобное, Архелай?

Писец ответствовал:

— Нет.

— Так запиши же! А на берегу видишь людей?

— Они куда-то бегут. Им, должно быть, страшно.

— Запомни и это! — И командующий продолжал диктовать: — Люди метались.