Страсть к неведомой, но, видимо, эффектной француженке пересилила его привязанность к дочери и долг перед ней. Дженна чувствовала себя недостойной любви, никчемной, потому и старалась избавиться от воспоминаний об отце. Место этих воспоминаний посте пенно заняла слабая горечь, смутное, но неизбывное ощущение пустоты.
Лемаршан! Кто же такой Ален Лемаршан? Родственник? Брат той женщины? Значит, она сознает свою вину, если не решилась написать сама? Дженна оставила приготовленную еду в духовке и отправилась освежиться, убеждая себя хладнокровно обдумать ситуацию и принять решение, но в действительности она была слишком возбуждена желанием скрыть свое явное, глубокое и почти болезненное любопытство, влекущее ее во Францию к человеку, который для нее ничего не значил, чье лицо она даже не помнила.
Дженна приняла решение еще до прихода Глина. Она никуда не поедет. Ей незачем встречаться с французом, написавшим такое настоятельное письмо. Она ничего не должна отцу, не обязана даже избавлять его от чувства вины перед смертью. Она не будет раскаиваться из-за какого-то письма.
Глин считал иначе: неторопливо, бесстрастно и логично он обращал внимание Дженны на факты, о которых она старалась не думать.
— Так просто тебе не отделаться, Дженна, — заметил он. — Если ты не поедешь, то всю жизнь будешь возвращаться мыслями к этой несостоявшейся встрече. В конце концов, он теперь даже выглядит иначе. Он стар, болен, умирает… и как-никак он приходится тебе отцом.
Дженна вскинула голову. Они пили кофе в гостиной, еще сохранившей следы безупречного вкуса ее матери. Глин был серьезным. Он никогда не говорил, не подумав, — Дженна полагала, что к этому его приучила работа, впрочем, и по натуре своей он был человеком уравновешенным. Глин спокойно оглядывал ее сквозь очки в темной оправе, и Дженна почувствовала внезапное раздражение.
— Это только еще одна причина отказаться от поездки. Он даже не помнит меня. Мне не о чем жалеть. У меня никогда не было выбора, он не нуждался во мне. Почему сейчас я должна спешить во Францию к человеку, которого я не знаю, который за шестнадцать лет ни разу не пожалел о своем поступке?
— Откуда ты можешь знать? — резонно возразил Глин. — Как ты можешь судить, что мучило его все эти годы?
— Оттуда, что он никогда не пытался встретиться со мной. Никогда не помогал нам. Во времена моего детства мы постоянно скитались — переезжали из дома в дом, из района в район в поисках жилья подешевле.
— В самом деле? — Глин оглядел освещенную пламенем камина комнату. — Здесь мебель не из дешевых. Да и по твоему виду не скажешь, что в жизни тебе пришлось испытать какие-нибудь лишения, не говоря уж о твоей матери. Помнится, Имоджин всегда выглядела блестяще.
— Просто она умела скрывать свои чувства и была хорошей хозяйкой. — При упоминании о матери Дженна ощутила растущее раздражение, и Глин предпочел сменить тему, будучи слишком хорошо воспитанным, чтобы спорить.
— Неважно. Думаю, ты должна поехать — не ради него, а ради самой себя, Дженна. Кажется, в вашей школе через два дня начинаются каникулы?
— Через день — по сути дела, завтра.
— Значит, ты лишаешься веского предлога. Мы не поедем в Италию. Тебе будет гораздо полезнее провести каникулы во Франции и встретиться лицом к лицу с призраком прошлого.
Призраки… Да, Глин прав — Дженна действительно заселила свое прошлое призраками. Время от времени в ее голове всплывали все былые тревоги и со мнения. Письмо снова воскресило их, и теперь они ранили больнее, чем когда-либо прежде.
Уходя, Глин вдруг подозрительно взглянул на нее.
— Откуда он узнал твой адрес?
— Я уже задавала себе этот вопрос, — призналась Дженна, но была награждена еще одним подозрительным взглядом. |