За лавкой было трудно следить. Женщина-полисмен стояла на углу и поглядывала на проституток, а напротив тянулась глухая стена театра с единственным входом на балкон.

«У стены ты был бы виден как муха на обоях, кроме того случая, — подумал он, ожидая, пока зажжется зеленый свет и можно будет перейти улицу, — кроме того случая, когда пьеса пользуется успехом».

И она пользовалась успехом. Несмотря на то, что дверь на балкон откроется только через час, у стены стояла длинная очередь. Рэвен собрал последнюю мелочь, арендовал складной стул и сел. Лавка была напротив. Рэвен следил, прижав носовой платок ко рту. Он видел, как парень остановился перед витриной, посмотрел с вожделением на «Соблазны Парижа» и поспешил дальше; видел, как старик зашел в лавку и вышел со свертком.

К углу подъехало такси, и из него вышел мужчина. Это был Чолмонделей. Он вошел в лавку. Рэвен пересчитал деньги. У него было два шиллинга и шесть пенсов и сто девяносто пять фунтов краденых денег, на которые он ничего не мог купить.

На другой стороне улицы была стоянка такси. Он ждал до тех пор, пока не вышел Чолмонделей.

— Следуйте за тем такси, — сказал он и откинулся на сиденье с чувством облегчения. Машина ехала по Чаринг Кросс-роуд, Тотенхэм Корт-роуд, Юстон-роуд, где была велосипедная стоянка и где торговцы подержанными автомобилями с того конца Грейт Портленд-стрит выпивали по маленькой, прежде чем разойтись по своим квартирам. Он не привык, чтобы за ним охотились. Так было лучше — охотиться самому.

Счетчик тоже его не подвел. У него еще оставался шиллинг, когда мистер Чолмонделей проследовал мимо Юстонского памятника жертвам войны к громадному дымному входу в вокзал. Рэвен быстро сунул шиллинг шоферу. У него ничего не было, кроме ста девяноста пяти фунтов, на которые он не мог купить даже сандвича. Мистер Чолмонделей прошел, сопровождаемый двумя носильщиками, к багажному отделению и сдал там три чемодана, портативную пишущую машинку, сумку с клюшками для гольфа, маленький портфель и шляпную коробку. Рэвен слышал, как он спросил, с какой платформы уходит двенадцатичасовой поезд.

Рэвен сел в громадном зале рядом с моделью «Ракеты» Стефенсона. Ему надо было подумать. В полночь отходил только один поезд. Если Чолмонделей ехал, чтобы доложить, значит его хозяева находятся где-то на дымном промышленном севере, так как поезд шел без остановок до Ноттвича. Номера банкнотов были уже везде известны. Кассиры в билетных кассах наверняка их получили.

Понемногу, пока он сидел под «Ракетой» среди узлов и оберток от сандвичей, в голове Рэвена формировался план. Возможно, кондуктора на поездах не получили номеров. О них могли позабыть. Конечно, оставалась опасность, что банкнот укажет потом, что он был в поезде, уходящем на север. Последует погоня, но она задержится примерно на полдня, а за это время он сможет подобраться поближе к своей жертве. Рэвен никогда не мог понять других людей. Они, как ему казалось, жили совсем не так, как он. И несмотря на то, что он был зол на мистера Чолмонделея, ненавидел его достаточно, чтобы убить, он не мог представить себе его страхов и причин его поступков. Он был борзой, а мистер Чолмонделей только механическим зайцем; но в данном случае и за борзой охотился еще один механический заяц.

Он был голоден, но он не мог рисковать, разменивая банкнот. У него не было медяшки для того, чтобы пройти в уборную. Через некоторое время он поднялся и, чтобы согреться, пошел по вокзалу. В одиннадцать тридцать он увидел, как мистер Чолмонделей получил свой багаж, миновал барьер и пошел вдоль освещенного поезда.

_{^{Без двух минут двенадцать Рэвен побежал вперед. Паровозный дым мчался над платформой ему навстречу.}}

Без двух минут двенадцать Рэвен побежал вперед.