Спустя мгновение старик умер – в мерцающем свете, как персонаж немого кино, погибающий на экране. В скоротечном, мелькающем вспышками кадре он кашлял кровью, вцепившись руками в горло, и бился в судорогах, задхлебываясь в собственных жидкостях.

Наконец его голова подалась вперед, а наклоненное вниз лицо было неподвижным, словно камень. Он был похож на изможденного пациента частной лечебницы, который уснул перед телевизором. Он дернулся на мгновение, затихла остаточная нервная деятельность… а потом не осталось ничего, кроме тишины.

На другом конце комнаты фонарик сжался до кружка янтарного света, похожего на глаз ящерицы, а потом погасло даже это слабое тление, погрузив Лилли и все вокруг в абсолютную темноту.

Глава двадцать первая

Она осмотрелась по сторонам. Темнота была настолько непрозрачная, настолько плотная и непроницаемая, что, казалось, можно ощутить вес этой густой чернильной жидкости. Или можно представить ее в виде приливной волны, которая внезапно затопила пространство за сценой, а теперь держала Лилли и мертвого химика в темном рабстве. Эта тьма изъяла все размеры и формы, пространство и время. Эти два тела могли быть одновременно и микроскопическими объектами, и быть размером с планеты, прижатые друг к другу гравитационными полями. Поглотившая их тьма была тьмой глубокого космоса, тьмой, что прячется в детском шкафу темной ночью, тьмой внутри гроба после похорон, когда все уже отплакали, а на могиле выросла трава. Тьма, абсолютно лишенная предметности. Невозможная и неизбежная.

Внезапно еще один залп грома, и вспышка молнии прорезала эту тьму снаружи.

Яркость серебряного света была подобна фотовспышке, и она на мгновение осветила сцену смерти. Лилли мигнула и попыталась все запомнить. На этой яркой картине ей удалось разглядеть мертвое тело, которое при помощи ржавых кабелей было привязано к ней, оно было похоже на скорбную старинную статую, голова которой склонена на грудь, а плечи неподвижны. За оставшийся миг Лилли постаралась оценить обстановку – металлический зажим, части которого обмотаны кабелем, осколки разбитых флаконов от лекарств по всему полу, дальний угол комнаты.

Затем свет мигнул, и вновь нахлынула тьма.

Лилли снова мигнула, странный зрительный послеобраз все еще светился на сетчатке. Гиперчувствительность к минимальному освещению, чувства, усиленные лекарствами, распространившимися по организму, – все это позволяло Лилли видеть исчезнувшую картину даже в полной темноте. Этакий млечный негатив пространства вокруг нее – тело старика, крепления. Ее начало распирать от безудержного хихиканья, разум затопляли одновременно паника и эйфория. Адреналин в крови делал мысли легкими, и она была в восторге от этого способа продлить свет, порожденный молнией.

Наконец послеобраз растворился.

В темноте ее мозг разделился на две части. Одна плавала в наркотическом безразличии, а другая работала, подобно двигателю, чтобы найти выход из ловушки. Она увеличила давление правой руки на сдерживавшие веревки, извиваясь так сильно, как только могла и насколько позволяла маслянистая, скользкая от пота веревка, связывающая запястья. Она чувствовала, как пот капает с кончиков ее пальцев. Веревка проскользнула на пару дополнительных сантиметров, но по-прежнему связывала ее, перетягивая запястья так сильно, что у нее болели лопатки. Также… она ощущала тело мертвого химика в паре дюймов от себя.

Сколько же времени прошло? Пять минут? Десять минут? Если перерождение займет среднее время, то у нее оставались считаные минуты, но ведь это могло произойти и раньше…

Она снова стала биться и извиваться, двигая связанные запястья взад и вперед, теплый пот стекал по лбу и капал с носа.