Новая вспышка зарницы осветила неподвижные деревья, но нашим героям было не до того, чтобы заметить ее. За дверью раздался голос, и в салон энергичным, широким шагом вошел молодой человек в белом смокинге. Это был Филип Ферье.

Брайан отметил, что Ферье-младший не похож на отца. Легендарный Десмонд Ферье был таким же высоким и худощавым, как сам Брайан; он отличался громовым голосом и, к сожалению, легкомысленными и даже несколько фривольными манерами. Его же двадцатичетырехлетний сын казался слишком серьезным, на грани напыщенности, да и ростом был пониже, однако от всей удивительно красивой внешности Филипа — начиная с темных вьющихся волос и заканчивая классическим профилем с широко вырезанными ноздрями — веяло кипучей энергией и большой жизненной силой.

Одри так и устремилась к нему:

— Мистер Ферье, позвольте вам представить мистера Иннеса.

Единственный внимательный взгляд, брошенный на Брайана, убедил Филипа, что ему не стоит опасаться соперника, и его враждебность тут же исчезла.

— Как поживаете? — спросил он. — Э-э-э… Од и я обедаем в «Ричмонде», а потом идем в ночной клуб. Вы не против, если мы пойдем?

— Да, конечно, не против.

— Благодарю вас. Мы очень опаздываем. — Он с облегчением выдохнул через широкие ноздри. — Од, извини меня за опоздание. Наши два гения снова демонстрировали свой буйный нрав.

— Фил, прошу тебя, не говори так. Это нехорошо.

Филип прикусил губу.

— Может быть, и так — не знаю. Я обожаю моего старика, да и Еву тоже, но тебе не следует нянчиться с ними.

Нечто совершенно новое, очень человечное и внушающее симпатию послышалось в словах, прозвучавших из уст этого напыщенного на вид молодого человека. Какая-то тревога, словно аура, окружала Филипа Ферье.

— Беда в том, — продолжал он, — что никогда нельзя понять, что есть на самом деле, а чего нет. Ни тот ни другой не могут толком объяснить, да, пожалуй, и не знают. Ох уж эти люди театра и кино! А вы, случайно, не связаны с театром или кино, сэр?

— Никоим образом, — усмехнулся Брайан. — А что, я похож на одного из них?

— Вообще-то нет, — с серьезным видом ответил Филип, — но в вас что-то такое есть, а что — не пойму. Так вот, — он повернулся к Одри, — сейчас оба они пишут мемуары, пытаясь перещеголять друг друга перед издателем, откуда-то вытаскивают подшивки из газетных вырезок, в которых о них упоминается хоть словом, — просто сумасшествие какое-то!

— Д-думаю, это так, — согласилась Одри.

— Не сомневайся! «Видите, что Джеймс Эгейт написал обо мне в 1934 году?» — «Что-то не припомню: это не тот ли старик, который играл лорда Портеса в фильме «Круг» «Бинки Бомонт продакшн» в 1936-м?» — «Да, этот старик — крупная личность, прекрасный человек, и все мы очень любим его, но, между нами говоря, он самый отвратительный актер в мире». Ох уж эти актеры!

Брайан, продолжавший прислушиваться к приближавшемуся по фойе сэру Джералду Хатауэю, оглянулся. Одри облизала губы.

— Фил, ты хочешь сказать, что тебе это не нравится?

— Мне это никогда не нравилось. Я знаю, что это огорчает и раздражает меня.

— Почему ты мне об этом рассказываешь? Что-то произошло, не так ли?

— В том-то и дело, девочка моя, что в действительности никогда ничего не происходит!

— Тогда в чем же дело?

— Ты ведь собираешься приехать к нам, Од.