— Нелегкое дело быть ребятенком, — заявила Дженни, и лицо ее смягчилось. — Я-то помню, как оно было. Я тоже терпеть не могла делать только то, что велят взрослые.

Грасиела поглядела на нее сквозь прижатые к лицу пальцы.

— А что они велели тебе делать? — спросила она, то и дело икая.

Внезапно Дженни вновь ощутила присутствие Маргариты, которая как бы говорила ей, что не слишком уместно рассказывать ребенку, как отец Дженни хлестал ремнем ее самое, а также ее братьев и сестер, если они недостаточно работали, недостаточно скоро отвечали на вопрос или недостаточно быстро приносили ему кувшин со спиртным. Дженни посидела, глядя куда-то в пространство, ища в памяти какой-то другой пример, понятный Грасиеле.

— Ну, один раз мне пришлось пойти одной в темную пещеру. Мой па был шахтером, он хотел узнать, работает ли кто-то в этой самой шахте. Он считал, что если там есть люди, то они не станут стрелять в ребенка… а может, он и не думал об этом. Короче, он велел мне туда идти. Мне это было не по душе, позволь тебе заметить. Было холодно и темно, как в сердце убийцы, я слышала, как в темноте что-то движется, и боялась, что меня вот-вот застрелят.

Грасиела слушала, широко раскрыв глаза и прижимая к груди кусок мыла.

— Они в тебя стреляли?

— Они прятались снаружи. — Дженни рассмеялась, вспомнив об этом. — Они стреляли в моего отца, но не убили его. Как видишь, я понимаю, что значит делать то, чего не хочешь. И так было всю мою жизнь. Ты, наверное, этому не поверишь, но взрослым все время приходится делать то, чего они не хотят. Я, например, очень не хочу, чтобы от моих волос несло ваксой. Но я их намажу, потому что деваться некуда.

Дженни ждала, что теперь Грасиела пообещает быть поуступчивее, но та и не подумала. Вытянув Руку, девчонка подбрасывала на ладони мыло, не глядя на Дженни.

— Ты знаешь моего папу?

— Нет, — хмуро ответила Дженни.

— Я его тоже не знаю. — Грасиела подняла глаза на Дженни. — Ты обещала, что до утра не станешь резать мне волосы.

— И я не вру.

Грасиела тряхнула головой — ее недоверие было столь же очевидным, как травинки, налипшие на ее кожу.

— Помоги мне вымыть голову.

— Ты знаешь, как это делается. Я не собираюсь помогать тебе в том, с чем ты сама можешь справиться.

— Почему?

— Потому что я тебе не служанка, вот почему. И еще потому, что тебе следует научиться все делать самой, иначе ты ничего в жизни не добьешься.

— Я не смогу сама смыть мыло.

Дженни, призадумавшись, пришла к выводу, что это требование вполне законно. Она подождала, пока Грасиела взбила мыло на голове в пену, потерла кожу в тех местах, которые девочка пропустила, и осторожно смыла пену водой, перебирая длинные мягкие пряди.

К своему вящему удивлению, Дженни испытала теплое чувство оттого, что помогла девочке помыться. И почти не поверила себе.

Они съели ужин внизу за столом вместе с другими постояльцами, ни один из которых не сказал ни слова. Потом поднялись к себе в номер, и Грасиела села на край постели, молча наблюдая за тем, как Дженни, чертыхаясь и проклиная все на свете, наносит ваксу себе на волосы. Вакса была комковатая, противно пахла, и обращаться с ней оказалось нелегко.

— Слишком много воска и мало жидкости, — процедила Дженни сквозь зубы.

Когда она закончила, пальцы у нее почернели, простыня на плечах покрылась пятнами, почернела и часть шеи, а волосы слиплись. Выглядела она ужасно.

— Ладно, — сказала она в конце концов, поглядевшись в зеркало на комоде.

Царапина на шее зажила, и струп почти полностью сошел.