|
Ждать, что Харри придет на обед. В меню значились ямс с японе-чили и кола с гидрохлоридом морфина. Последний ингредиент пользуется особой популярностью среди насильников, поскольку он летуч, относительно безвкусен, его легко отмерить и действует он предсказуемо. Жертва просыпается с провалом в памяти и во всем винит алкоголь, переживая все симптомы жуткого похмелья. И в каком-то смысле можно сказать, что меня изнасиловали. У меня был такой густой туман в башке, что ей не составило никакого труда вытащить из моего кармана мобильный, а потом вытолкать меня за дверь. Когда я уехал, она последовала за мной, проникла в мой чулан в подвале и подключила мобильник к ноутбуку. Вернувшись домой, она проскользнула по лестнице к себе. Астрид Монсен слышала ее шаги, но решила, что это была фру Гундерсен с четвертого этажа. Тем самым она полностью подготовила свой последний выход, прежде чем самой написать эпилог. Она, разумеется, исходила из того, что я так или иначе займусь ее делом, назначит меня начальство или нет, и поэтому приготовила для меня еще два предупредительных знака. Она взяла пистолет правой рукой, ведь я знал, что она левша. А еще положила фотографию в туфлю.
Губы у Расколя дрогнули, но он не произнес ни звука. Харри провел рукой по лицу: — Последний мазок на свой шедевр она нанесла, нажав на спуск. — Но почему? — прошептал Расколь. — Анна была человеком крайностей. Она решила отомстить всем, кого считала виновными в том, что утратила смысл своей жизни. Любовь. А виновными были Албу, Гуннеруд и я. И вы, то есть семья. Говоря коротко, победила ненависть. — Bullshit,[69] — сказал Расколь. Харри обернулся, сорвал со стены фотографию Расколя и Стефана и положил ее на середину стола: — Ведь в вашей семье всегда побеждала ненависть, не так ли, Расколь? Расколь запрокинул голову, осушил стакан и широко улыбнулся. События следующих секунд отложились в памяти Харри точно при ускоренной съёмке. По истечении этих секунд он оказался лежащим на полу в железных объятиях Расколя, обхватившего его за шею. Глаза жег выплеснутый в лицо кальвадос, от его вони было не продохнуть, а к горлу приставлена бутылка с отбитым горлышком. — Знаешь, что может быть хуже высокого давления, Спиуни ? — прошептал Расколь. — Только слишком низкое. Так что лежи тихо. Харри сглотнул и попытался что-то сказать, но Расколь еще сильнее сжал ему горло, и он смог только застонать. — Сунь-Цзы весьма прозрачно говорит о любви и ненависти, Спиуни . В войне побеждают и ненависть, и любовь. Они неразделимы, точно сиамские близнецы. А проигрывают ярость и сочувствие. Расколь еще больше усилил хватку. — Моя Анна никогда бы не выбрала смерть, — голос его дрогнул. — Она любила жизнь. Харри наконец-то удалось произнести, вернее, прошипеть несколько слов: — Так же — как — ты — свободу? Расколь чуть ослабил хватку, и Харри с хрипом наполнил воздухом ноющие легкие. Стук собственного сердца отдавался у него в голове. Но по крайней мере, он снова слышал шум проезжавших мимо машин. — Ты сделал выбор, — прохрипел Харри. — Ты сдался властям, чтобы искупить вину. Никто тебя не понял, но это твой выбор. То же самое сделала Анна. Харри попытался пошевелиться, но Расколь сильнее прижал бутылку к его горлу: — У меня на то были свои причины. — Я знаю, — сказал Харри, — инстинкт искупления вины столь же силен, как и инстинкт мщения. Расколь не ответил. — А ты знаешь, что Беате Лённ тоже сделала свой выбор? Она поняла, что ничто уже не вернет ей отца. Ярость ее прошла. Она просила передать тебе привет и сказать, что прощает тебя. |
