— Отвечай, Принцесска!

— Мой адвокат ничего мне не говорил. Я вообще не общалась с ним уже три месяца.

После этих слов все, кроме ЛаВерны, вернулись к своей трапезе, а некоторые присовокупили, что ЛаВерна трепло и балаболка. Через пару минут раздался зычный голос надзирательницы:

— Время кормежки заканчивается.

Над плечом Ширли прошелестел негромкий знакомый голос.

— Ты бы лучше поела, Ширли. Ты слишком похудела за последнее время.

Рамона Шмидт. Белокожая, зеленоглазая, невысокая и худенькая настолько, что походила на подростка, эта женщина стала лучшим другом Ширли в тюрьме.

— Не думаю, что ЭТО может способствовать здоровью.

— Я ела и еще большую дрянь, когда росла, однако же жива. Ешь.

Рамона отсидела одиннадцать лет из своего пожизненного срока. Она была родом из крошечного городка Мексия на востоке Техаса. В семье было восемь человек детей, и на Рамону почти никто и никогда не обращал внимания. Первой и последней ее ошибкой стала любовь. Она полюбила не того парня, когда ей было всего восемнадцать. Любовник подбил ее на ограбление банка, а затем застрелил полицейского и смылся, оставив Рамону с пистолетом в руках. Суд маленького городка приговорил ее к пожизненному.

Она никогда не задавалась вопросом «почему именно я?» В тюрьме Рамона стала именно тем, кем и мечтала стать — библиотекарем. С утра и до поздней ночи, каждый божий день Рамона Шмидт читала, расставляла по полкам и подбирала для других книги, не жалуясь и не ропща на судьбу. Ширли одновременно восхищалась этой безропотной покорностью и не понимала ее. Сама она ни на мгновение не смирилась с несправедливым обвинением и приговором.

Рамона аккуратно вытерла губы салфеткой и поднялась из-за стола одновременно с Ширли.

— Как ты думаешь, ЛаВерна сказала правду?

— Не представляю, как это может быть правдой. Барри Серкис сказал бы мне.

— Быть может, он просто не хотел подавать тебе напрасную надежду?

— О, он вовсе не столь сентиментален, поверь мне. Хотя… в последние посещения он вел себя немного странно. Виновато, что ли… Как будто скрывал что-то…

— Наверное, ему было стыдно, что он так плохо защищал тебя на суде.

— Нет, не то. Не могу объяснить, но дело совсем в другом. Ты же знаешь, он всегда обрывал меня, когда я пыталась задавать вопросы о той ночи, когда был убит Рон, но в последний раз… в последний раз он сам выспрашивал меня обо всем, что я помню, хотя помню я очень немного.

Рамона задумчиво покачала головой, идя рядом с Ширли.

— Ты очень изменилась, Ширли.

— О да. Я потеряла десять фунтов и лучший загар, который можно было купить за деньги.

— Я не об этом.

— Тогда о чем?

— Ты была беспомощна, как малое дитя. Тебя было легко обидеть и легко утешить. Ты совсем не знала жизни. Теперь — пусть это и не самый лучший способ — ты стала циничнее и сильнее. В твоей душе поселилась… страсть! А это дает хорошие перспективы на будущее.

Ширли уже открыла рот, чтобы возразить, но Рамона положила руку ей на плечо.

— Я знаю, знаю. Твоя матушка учила тебя вовсе не тому. Но характер не переломить, а мир вокруг нас настойчиво делает из нас циников. Возможно, будь ты сильнее в прошлой своей жизни, ты бы не стала такой здесь. Ты была слишком покорной, позволяя отцу и Барри Серкису руководить тобой, подчиняясь всем их указаниям. Ты была хорошей девочкой, хотя прекрасно видела, что Серкис не справляется со своей работой. Теперь ты сильнее. Но ты должна научиться уважать себя, чтобы тебя начали уважать другие.

Уважать… Ширли нравилось, как звучит это слово.