Да, плавать ее научил отец. Он открыл для нее «Зов леса», «Двадцать тысяч лье под водой» и «Книгу джунглей», он начал водить ее в кино. Он всегда проявлял нежность и терпение («Ну что, обезьянка, поцелуешь меня, или ты только мамина девочка, а?»), но любви ей доставалось чуточку меньше, чем сестре. А его связь с Мадлен была проявлением чего-то большего. («Прекрати немедленно», — произнес внутренний голос.) Однажды младшая дочь спросила Ги: «Ты меня любишь?» — это было в ее десятый день рождения. «Конечно люблю, обезьянка…» — ответил он. Кристина обожала это прозвище; ей нравилось, как отец произносит его своим низким телевизионным — узнаваемым — голосом и лучезарно улыбается. Она весело хихикала в ответ и… ежилась, потому что, обращаясь к ней, он никогда не добавлял слова «моя»… А вот старшую дочь он всегда называл «моя дорогая», «моя птичка», «мой солнечный лучик». Мадлен никогда не задавала ему вопроса о любви. Ей это было ни к чему. Она знала…

Отец Кристины свято верил, что делит отцовские чувства точно поровну между дочерьми («Господи, старушка, умеешь же ты красиво говорить!»), и ни за что бы не признался — даже себе самому! — что всегда больше любил Мэдди. Его младшая дочка инстинктивно понимала это своим детским умом.

Ирония заключалась в том, что из двух сестер больше была похожа на отца именно она, Кристина. Окружающие не раз говорили: «У тебя его лицо, его глаза, его манера говорить, его…»

— Черт, Кристина, ты должна была меня предупредить! — разорялся Жеральд в машине.

— Предупредить о чем? — удивилась его подруга.

Глаза ее спутника стали круглыми, как у кота.

— О том, что твои родители — знаменитости!

— Знаменитости? Да кто их сегодня помнит!

«Еще как помнят», — подал голос внутренний голос журналистки. С момента выхода в эфир последней родительской передачи прошло пятнадцать лет, но зрители все равно каждый год присылают «Дорианам» мешки писем. Медиаизвестность подобна раку — повсюду оставляет метастазы.

— Я помню! Помню, как возвращался из школы и находил мать у радиоприемника — она благоговейно внимала голосу твоего отца, беседовавшего с очередным политиком, артистом или высоколобым интеллектуалом, — стал рассказывать Ларше. — А какая потрясающая была заставка…

— Жорж Делерю, — нехотя произнесла Кристина.

— Да. — Ее жених напел несколько тактов.

«Клавесин, электроорган «Хэммонд», флейта, — вспомнила Штайнмайер. — Вечная мелодия, ключ к детству, музыкальный пароль».

— Ты понимаешь, что его передачи изменили наше видение мира? Сформировали взгляды целого поколения? — все никак не мог успокоиться Жеральд. — А твоя мать?! Знаешь, сколько раз я видел ее лицо на экране, когда был подростком? Почему ты не взяла их фамилию?

— Да потому, что не видела смысла менять настоящую на псевдоним! — огрызнулась Кристина.

— И все-таки ты должна была сказать…

— Ну извини, хотела сделать сюрприз.

— И преуспела. У тебя потрясающие родители. Невероятные… Идеальная пара. Мы вместе уже много месяцев, а ты ни разу даже словом о них не обмолвилась! Почему?

Хороший вопрос.

— Это не самая любимая тема… — вздохнула журналистка.