– Знаешь, от твоих слов мне еще больше хочется выпить, – воскликнула я. – Сударь, вы меня покидаете?

– Поговорим завтра, – сухо бросил он и ушел.

Я осталась стоять в прихожей в одном сапоге, я была в растерянности. Все чудесное настроение дня куда-то улетучилось, оставив после себя только навязчивое желание закурить, что я и сделала, натянув второй сапожок. Стоя перед большим окном на лестничной клетке, я вспомнила, как Танечка, с которой мы, собственно, и встречались, смотрела на меня сияющими глазами и искрилась от счастья.

– Я влюбилась, Динка! Влюбилась!

– Влюбилась? Ты серьезно? Ты же… но ты ненавидишь мужиков, – удивилась я. Танечку, как я уже говорила, тоже в свое время бросил муж. Ушел к любовнице, а потом отсудил у Танечки половину ее честно заработанной квартиры. И вот на тебе – влюбилась.

– Он… мы с ним… Понимаешь, он не такой.

– Что, у него четыре глаза и восемь сосков?

– Фу! – вытаращилась на меня Танечка, а некоторые особенно ушастые посетители кафе, где мы сидели, обернулись и присмотрелись к нам с интересом.

– Так что, снова принц на белом коне? Конь-то есть?

– Не-а, – еще шире улыбалась Татьяна.

Выяснилось, что большая, светлая и чистая любовь пришла к ней со стороны соседнего дачного садового товарищества в лице худого и длинного садовода по имени Даниил.

– Он разводит пчел! – гордилась она. – У него даже кролики есть. Он все сам.

– Вау! – только и оставалось сказать мне. И продолжать хлопать глазами и чокаться рюмками, выслушивая ее подробный рассказ о том, как они с Даниилом (совершенно случайно) оказались и в Москве практически соседями. Она – на Беговой, он – на Шмитовском проезде. По мне, такое соседство – не ближний свет, но для влюбленной Татьяны семь лишних верст не крюк.

– Он, конечно, был женат, но сейчас…

– Развелся? – хмыкнула я.

– Нет, овдовел. Дети уже большие, – поделилась она. Я понимала, что и в самом деле я вполне могу порадоваться за подругу, которая обрела в одном лице и мужчину мечты, и лишнюю пару рук в огороде, и бесплатный мед. Что тут плохого? Почему же я чувствовала одно только раздражение и злость, немотивированную, но сильную агрессию, мучительное желание встать, перевернуть наш столик вверх ногами и заорать.

– Я рада за тебя, правда, очень, – говорила я, улыбаясь. А злость, по совету психолога из телевизора, которого за последние годы я смотрела в избытке, я перенаправила в салфетку, которую мяла и рвала в кулаке под столом.

– Спасибо, – улыбалась Танечка. И, черт, она действительно выглядела счастливой, хотя пчеловод был сомнительный: без машины, без отдельной квартиры, по профессии, кажется, инженер. Но дело было даже не в этом. Танечкин взгляд, эти сияющие глаза – я силилась понять, что же это там внутри ее происходит, какая химия, что с чем вступило в реакцию, что ее так трясет и распирает. Глядя на нее, я почувствовала себя совершенно пустой. Не в том дело, что мне некого любить. Даже если бы кто-то и мелькнул на моем скорбном, хотя и комфортном жизненном пути, я бы схватилась за пуговицу и от греха убежала бы подальше. А даже если бы и осталась – вряд ли во мне бы зашевелилось хоть что-то. Или я бы подумала: зачем оно мне надо? Господи, это ж сколько мороки – ждать звонков, бояться одиночества, ругаться, мириться, не спать по ночам. Нет, покой мне дороже, это факт. Наверное, я постарела и с годами утратила способность любить. Знаете, как люди утрачивают зрение или слух.