Когда мы входим в комнату, я непринужденно сажусь на диван.

— Сигарету? — предлагаю я ему.

Он отрицательно качает ненормально большой головой.

— Тогда, может быть, леденец?

Вижу, он бледнеет. В кошачьих глазах пролетело кровавое облако.

— Не всяк монах, на ком клобук, — говорит он с настороженным видом.

Его треп начинает меня утомлять. Я прекрасно вижу, что он устраивает мне проверку, но меня уже охватило раздражение.

— Повадился кувшин по воду ходить, там ему и битым быть, — говорю. — Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Всякому овощу свое время…

Он обалдел.

— Ну что? — раздраженно спрашиваю я. — Будем вспоминать пословицы весь вечер? Если ты собираешь антологию, я тебе помогу.

Вдруг я закрываю рот: этот недомерок держит в руке пушку. Красивую пушку с перламутровой рукояткой.

— Это западня, — скрежещет он зубами.

— Не психуй, гигант, и убери шпалер, а то поранишься.

Он кривится в жуткой гримасе. Я никогда не видел ничего более отвратительного, чем этот лилипут. Так и хочется раздавить его каблуком. Как бы то ни было, критический момент наступил раньше, чем я рассчитывал. По-моему, надо играть на полную.

— Как вы узнали наш код? — спрашивает карлик.

— Благодаря отличной системе информации.

— Какой?

— Вот этой. — Я показываю ему указательный палец. — Представь себе, время от времени я его расспрашиваю, и он рассказывает мне массу вещей, о которых не пишут в газетах.

Вижу, палец моего короткого гостя сжимается на спусковом крючке

— Не валяй дурака, я тебе говорю!

Он как будто не слышит. Пистолет дрожит в его ручонке.

Должно быть, херувимчик очень нервозен!

— Говори! — требует он, и его горло издает звук, напоминающий скрежет ржавого флюгера.

Я пожимаю плечами.

— А что мне тебе рассказывать? Ты меня смешишь… Я вызываю тебя поболтать, а ты суешь мне в нос свою артиллерию и требуешь, чтобы я говорил. Тебе это не кажется уморительным?

Его лицо остается невозмутимым.

Я говорю себе, что этому шутнику лучше не противоречить. Если он немного шевельнет указательным пальцем правой руки, то я получу свинец в грудь.

— В конце концов, раз уж ты здесь, я могу тебя просветить.

Освещаю ему дело со своей точки зрения, начиная с октябрьского покушения, жертвой которого я стал, и заканчивая событиями сегодняшнего вечера, не забыв, разумеется, рассказать и о расшифровке музыкальной морзянки.

Карлик недобро смеется.

— Поздравляю, — шипит он. — Котелок у тебя варит!

— Ты понимаешь, — примирительно говорю я, — меня заколебало служить мишенью. Провалявшись два месяца в больнице, я хотел бы, по крайней мере, найти мужика с бобриком, чтобы сказать ему все, что о нем думаю…

Карлик смеется.

— Размечтался, глупенький… Думаешь, я заложу кореша? Ну ты даешь, мусор!

— Мусор?

Я притворяюсь удивленным.

— Черт! Ты же сам только что сказал, что это в тебя стреляли в первый раз из-за твоего сходства с Мануэлем. Газеты только и писали, что в метро подстрелили знаменитого комиссара Сан-Антонио, аса из асов… Мы еще смеялись, что по ошибке чуть не замочили легавого.

Делаю вид, что принимаю это с юмором.