Шайба, весело помахивая хвостом, по прилизанному ветром, плотному, непроваливающемуся снегу, покрывающему сверху лёд реки, весело «катился» впереди меня пушистым рыжим шаром, иногда оглядываясь, словно вопрошая: «Ну и куда же нам дальше? Сколько ещё идти по реке?» А может быть, пёс искренне удивлялся тому, что я неспешно плетусь сзади, а не бегаю, не прыгаю, не кувыркаюсь, как он, от восторга на этом чистом ровном пространстве, искрящемся невидимыми блёстками от яркого солнца!

Утро действительно выдалось чудесное.

Прозрачное, морозное, с незапятнанной синевой небес, залитых солнечным светом. И идти от всего этого по ровной твёрдой поверхности было действительно радостно! Может быть, ещё и оттого, что промысел складывался удачно, а шаг в удобных, почти невесомых, прочных удэгейских улах, кое-где называемых олочами, сработанных из грубо выделанной, берущейся для такой работы только с хребта изюбря, где она наиболее толстая, кожи, с тёплым травяным носком, – был лёгок и пружинист!

«Вот и март на подходе…» – вдохнув полной грудью воздух и глядя на бездонное голубое, притягивающее к себе, такое редкое для сумеречного февраля, безоблачное небо, подумал я…

Свою следующую элегическую мысль я додумать уже не успел, потому что небосвод вдруг резко накренился и я почувствовал, что ухожу куда-то вниз, в текучий холод быстрых сильных водных струй.

«Только бы не затащило под лёд!» – мелькнула первая, ещё не совсем паническая мысль.

Ноги коснулись галечного дна, и я что есть силы оттолкнулся от него, проскользив по выкатывающимся из-под ног камням.

Течение в промоине было довольно сильное, и река, словно мерясь со мною силами, а точнее – как кошка с мышкой, играя от скуки в смертельную для «мышки» игру, старалась сбить с ног, чтоб затянуть в свою ледяную ловушку. Туда, где только что под льдом стремительно скрылась моя ушанка.

Упираясь, к счастью, о близкое здесь дно, я попытался достичь противоположного течению реки края промоины, где лёд был значительно толще и где выбраться на него наверняка будет легче.

Мне удалось, борясь с толкающим меня в грудь потоком, ещё раз оттолкнуться теперь уже от наклонного, ещё более неустойчивого, песчаного дна, к тому же в более глубоком месте. На этом свале толчок получился не сильный, а результат – почти нулевой. Однако из «ямы» на более мелкое место – хребтик галечника, я выбраться сумел.

«Без паники!» – постарался уговорить себя, находясь уже почти в её полной власти.

Борясь с течением, я выбросил на лёд «мелкашку» и стащил с плеч панягу, тяжеленной гирей повисшую на спине. Её я тоже отбросил на лёд, продолжая тем не менее и без паняги бултыхаться посредине промоины уже, наверное, секунд десять.

Я понимал, что это очень плохо, что с каждой долей секунды я всё больше слабею и шансов выбраться становится меньше. Река же, наоборот, становится яростнее и сильней.

Леденящий холод и проникающий в каждую клетку тела вместе с ним страх всё более и более парализовали волю. К тому же набравшая влаги одежда становилась тяжелее, а силы стремительно, словно их вымывала из меня текучая вода, таяли.

«Главное – не сбить дыхание и постараться сосредоточиться на чём-то основном: например, на продвижении к спасительному краю полыньи…»

С огромным усилием мне удалось продвинуться вперёд на полусогнутых ногах. Этот успех немного окрылил меня. К тому же в том месте, куда удалось переместиться, было совсем не глубоко. Ощущение твёрдого и близкого дна ещё больше укрепило силы, и, сделав следующие два шага, я всё-таки добрался до спасительного, как мне казалось, края лунки.