– Здравствуйте, резиденция Доусон.

У меня сердце ушло в пятки. Я открывала и закрывала рот, но не могла издать ни звука.

– Алло?

– Я…

– Я могу вам чем то помочь?

«Она сейчас бросит трубку!»

– Эй, мам. Это я. Кейси.

– Кассандра.

Я ненавидела это имя, меня так не называл никто уже несколько лет. Но в голосе матери слышалось облегчение, когда она его произносила. Я чувствовала это.

– Ага, привет! – кажется, я сказала это слишком громко. – Как э… Как у вас дела?

– У нас все хорошо, – теперь ее голос звучал слишком тихо, будто наш разговор подслушивали, – откуда ты звонишь?

– Из Лас Вегаса, мы в туре. Я и моя группа – Rapid Confession. На сегодняшний концерт раскупили все билеты, вторую ночь подряд. На самом деле, аншлаги практически каждое шоу. Это очень неплохо. Кажется, мы становимся популярными.

– Я очень рада за тебя, Кассандра.

Сквозь эти слова я чувствовала влияние на нее моего отца. Мать говорила словно робот, которого запрограммировали на определенные фразы.

– А наш последний сингл? «Talk me down»? Ну… – я прикусила губу. – Он на шестом месте в чарте Billboard. И я… ну, я написала его, мам. Ну, то есть моя группа и я написали это, но слова… слова написаны мной. И «Wanderlast»? Я тоже сама написала эту песню. Она на двенадцатом месте.

Ничего.

Я сглотнула.

– Как папа?

– Он в порядке, – теперь мама практически шептала.

– Он рядом?

Мама вздохнула.

– Кэйси… Ты в безопасности? О тебе есть кому позаботиться?

– Я сама о себе позабочусь, мам. И я успешна. Эта группа… мы сейчас на вершине.

Боже, я ненавидела это. Жалкий тон моего голоса, хвастовство достижениями группы, просьбы радоваться нашему успеху, когда на самом деле мне просто нужно было чувствовать себя любимой. Это напоминало жажду, которую никак не получалось утолить. Отчаянный голод, который скручивал и сдавливал мои внутренности в ненасытные узлы, которые я не могла распутать.

Кажется, я никогда не смогу подавить этот ужасный аппетит. Только утопить его в алкоголе на некоторое время и высвободить с рвотой на следующий день.

– Мам, просто скажи папе…

– Кэйси, мне нужно идти.

– Подожди, можешь дать ему трубку? Или просто… Скажи ему, что ты разговариваешь со мной сейчас. Просто сделай это, мам. Интересно, что он скажет.

Тишина.

– Не думаю, что это хорошая идея, – наконец сказала она. – Последнее время он такой… радостный. Никаких разочарований. Не хочу тревожить его.

– Он все еще злится на меня? – мой голос дрожал. – Прошло четыре года. Я же даже не с Четтом больше.

Четт кинул меня в Лас Вегасе четыре года назад, оставив без гроша в кармане и с разбитым сердцем. Тур по всей стране, контракт на запись, бесчисленные свидания на одну ночь, две новые татуировки, и вот я снова стала непредсказуемым ребенком, умоляющим родителей простить меня.

Я с огромным трудом сдерживала слезы.

– Я же говорила, мам. Ты сказала ему? Ты говорила отцу, что я была бездомной, что мне приходилось спать на улице после того, как он выгнал меня? Бездомной, мам. Мне было, черт побери, семнадцать лет.

Я слышала, как громко она сглотнула, подавляя слезы, эмоции и все, что она хотела сказать, но никогда не смела. Она ничего не сказала отцу обо мне, кроме того, что я жива, что она слышала обо мне, что у меня все хорошо. Она придерживалась своего сценария, независимо от того, сколько раз я просила ее отступить от него.

– Тебе нужно было подумать, прежде чем тащить этого мальчика в дом, – мама пыталась сделать голос более твердым, – ты знала, как это расстроит твоего отца.