Узел, связывающий веревку, был один, к тому же никакой оригинальностью не отличался. Оставалось надеяться, что во рту у принца зубов больше, чем один, и они, эти зубы, если и не способны перекусить гвоздь, то от морковок не ломаются. Тем более, от всяких разных потрепанных веревок из пеньки. Эх, был бы Вильгельм бобром, вмиг бы путы перекусил. Но тогда бы он никогда не стал наследником престола в Англии — бобров туда не принимают. Вот львов — пожалуйста, да и то, только в виде опоры для трона. Львы и ливы — это родственные понятия, потому что у них есть гривы. И еще гривы у ангелов.

Мысли у Стефана путались, голова начала жестоко болеть. Вообще-то, она и не переставала, вот только почему-то сейчас это начало ощущаться в большей степени. Наверно, потому, что его судьба теперь находится в зубах у наследного принца туманного Альбиона.

Внезапно одна нога как бы сама по себе выпрямилась, Дюк заставил себя включиться в действительность и услышал близкое сопение Вильгельма и далекое гортанное пение. Все, созрели супчики, сейчас придут резать пленников по кусочкам. Через миг путы совсем ослабли, и Стефан принялся ожесточенно растирать онемевшие кисти.

— Сейчас я тебя развяжу, — сказал он принцу. — И мы уходим в туман.

— Поздно, друг, — вздохнул тот в ответ. — По-моему, за нами идут. Так что уходи один.

От грозных песенных воплей по направлению к ним отделилась какая-то фигура. Прошла несколько десятков шагов, уже стала очевидней, но, вдруг, пропала, словно канула в туман, причем — совершенно бесшумно.

Некогда было разбираться, что это было. Стефан ожесточенно теребил узлы веревки Вильгельма, досадуя на неловкость своих пальцев, все еще не вполне слушавшихся его.

— Ну, я так и знал, — совсем рядом раздался тихий голос, показавшийся знакомым.

Дюк, наконец-то разобравшийся с путами англичанина, выглянул из-за его спины: действительно, голос знаком, а также знакомо все прочее. Перед ним, присев на корточки, расположился певец Чурило Пленкович. Певцом-то он был, конечно, не самым голосистым, вот Чурилой был настоящим.

— Чур, меня, — попытался пошутить рыцарь.

— Сейчас не об этом, — отмахнулся Чурило. — Можем уйти, но тем не решим проблему.

— Какую проблему? — поинтересовался Дюк.

— А вон, его проблему, — вновь пришедший несколько невежливо указал пальцем на англичанина.

И, не дожидаясь реакции на свои слова, добавил:

— Этих всего восемь человек. Было. Минус два. Предлагаю завалить еще троих, пользуясь внезапностью.

— А дальше? — на своем смешном ливонском языке поинтересовался Вильгельм.

— А дальше, — усмехнувшись, пожал плечами Пленкович. — Честная драка будет иметь место: трое на трое.

— У принца рука выбита, — вздохнул, было, Стефан, но англичанин его оборвал:

— Я и одной рукой могу действовать. Мне еще за моих друзей поквитаться надо.

Чурило, видимо посчитав, что его план действий принят, исчез. Вот он сидел на корточках, а вот его уже не стало. Принц чрезвычайно удивился. А Дюк — не очень.

— Есть в нашей земле мастера глаза отводить, — сказал он. — Очень полезное качество. Да еще и туман помогает.

Там, где только что был Чурило, на земле лежали два убогих кривых, как артритных, кинжала. Самое ассасинское оружие. Выискивая в чужой гибели для себя наслаждение, они и к своей-то жизни относились с пренебрежением. Отсюда и оружие убогое.

Крики одурманенных убийц сделались несколько иными по характеру исполнения: все они явно кого-то звали.