|
Смешно? Нет. До того как сфотографироваться, мы почти не знали друг друга, но я всегда считал, что Элли – маленькая зануда. Что у нас может быть общего? Я, вероятно, смог бы составить в уме этапы становления нашей с Элли дружбы, после того как был сделан этот снимок: мы сблизились, потеряв Лео и Дайану; поддерживали дружеские отношения, когда она уехала в Принстонский университет, а я остался дома… Короче, все эти дела. Но вот так чтобы с ходу – нет, подробностей я не помню, не могу сказать, что мы увидели друг в друге, кроме скорби, огороженной дорожными знаками. Я просто благодарен ей.
– Она казалась старше нас, – говорит Элли. – Это я о Мауре. Более опытной. Ну, не знаю… сексуальной. Мне трудно с этим спорить. – Знаешь, у некоторых девчонок просто есть это. Будто все, что они делают, нравится тебе или нет, имеет второй смысл. Это, наверное, звучит сексистски? – Немного. – Но ты меня понимаешь. – Да, хорошо понимаю. – Двумя другими членами Конспиративного клуба были Бет Лэшли и Хэнк Страуд. Ты их помнишь? Я их помню. – Они дружили с Лео. Ты их знала? – Хэнк был математическим гением, – говорит Элли. – Я помню его на уроках математики в девятом классе, а потом для него составили специальную программу. Он, кажется, поступил в Массачусетский технологический. – Да, – отвечаю я. Интонация Элли становится мрачной: – Ты знаешь, что с ним случилось? – Кое-что. В последний раз, когда я о нем слышал, он был в городе. Он играет в стритбол у стадиона. – Я его видела – когда? – шесть месяцев назад. У вокзала, – трясет головой Элли. – Болтает сам с собой, заговаривается. Это ужасно. Такая грустная история, правда? – Да. – Давай-ка перечислим членов клуба. – Элли останавливается, прислоняется к дереву. – Допустим, Дайана тоже вступила в его ряды. – Допустим, – отвечаю я. – Значит, у нас есть шесть членов: Лео, Дайана, Маура, Рекс, Хэнк и Бет. Я иду дальше. Элли догоняет меня, продолжая говорить: – Лео мертв. Дайана мертва. Рекс мертв. Маура пропала. Хэнк, ну, Хэнк… как мы его назовем? Бездомный? – Нет, – говорю я. – Он амбулаторный больной в «Эссекс-Пайнс». – Значит, он – душевнобольной? – Скажем так. – Остается Бет. – Что ты о ней знаешь? – Ничего. Уехала учиться в колледж и не вернулась. Я координатор нашего выпуска, поэтому пыталась ее найти, получить адрес электронной почты, ну, пригласить на встречи одноклассников. Ничего. – А ее родители? – Последнее, что я о них слышала, – они переехали во Флориду. Я и им написала, но они не ответили. Хэнк и Бет. Нужно поговорить с ними. А что им сказать? – Мы куда идем, Нап? – Недалеко, – отвечаю я. Я хочу кое-что показать ей, а может, хочу увидеть сам. Я посещаю старых призраков. Воздух наполнен запахом сосновых шишек. Время от времени нам попадаются разбитые бутылки или пустые пачки из-под сигарет. Мы уже совсем рядом. Я знаю: это мое воображение, но воздух вдруг словно замирает. Ощущение такое, будто здесь кто-то есть, наблюдает за нами, затаив дыхание. Я останавливаюсь у дерева, провожу рукой по коре. Нащупываю старый ржавый гвоздь. Перехожу к следующему дереву, провожу рукой – еще один ржавый гвоздь. Я думаю. – Что? – недоумевает Элли. |
