Несколько раз в день фургон останавливался, и усталые путешественницы выпадали из него, измученные и задыхающиеся от духоты. Шимбаи — те самые типы с электрошокерами — давали им напиться затхлой воды из кожаных бурдюков, нагретых солнцем. Вода была тёплой и противной, Варя давилась, боролась с тошнотой, но пила. Ей очень хотелось жить. Особенно теперь, когда она осознала, что от ее болезни и следа не осталось. Кто-то там «наверху», наверное, пошутил, не иначе.

Инкарды — так звались тягловые ящеры — презрительно фыркали в ее сторону и позевывали, демонстрируя полный набор зубов и раздвоенный змеиный язык. Странные создания, будто соединившие в себе черты птиц и рептилий, хотя, от птичьего у них были только глаза: круглые, лишенные ресниц, зато с подвижным третьим веком. И, судя по всему, кормили этих пташек совсем не травой, но чем и как — Варя решила не спрашивать.

У каждого из них на спине было седло странной конструкции с прикрепленным на двух палках балдахином. Места для шимбаев. А вот Аришман, сам хозяин, ехал в передней части фургона, отгороженной от женщин куском плотного полотна. К ним он больше не выходил, но это не мешало Варе морщиться, заслышав его визгливый фальцет, отдающий приказы. Ей очень хотелось знать, куда ее везут. Но подойти и спросить напрямую храбрости не хватало. Варя очень боялась выдать себя. Неизвестно, как отреагируют эти товарищи, узнав, что она вселенка, взявшаяся неизвестно откуда, а не их драгоценная нун, за которую Аришман отвалил «целый серебряк». Причем, данная сумма была озвучена им таким тоном, будто речь шла, по меньшей мере, о миллионе свободно конвертируемой валюты.

Если нун такая ценность, не стоит показывать, что с ней что-то не так.

Оставались только шимун. Поразмыслив, девушка решила, что сможет у них осторожно выведать все, что ей нужно.

После очередного короткого привала фургон снова тронулся в путь, а женщины начали тихо петь, раскачиваясь в такт мелодии. Они сидели на коленях, прямо на необструганных досках пола. Варя молча наблюдала за ними, устроившись в темном углу. Ей, как особе привилегированной, даже пожаловали кусок тряпки, чтобы подстелить.

Глаза у женщин были закрыты, голоса выводили затейливую мелодию, то поднимаясь до крещендо, то затихая. Варя не могла понять, о чем эта песня, но от печального напева у нее защемило сердце, а на глазах появились слезы.

— Эсти, о чем вы пели? — тихо спросила она, когда они замолчали.

Та глянула на нее с явным недоумением:

— Нун, это же молитва Орриет — верховной богине.

Варя сообразила, что ляпнула глупость. Нужно было срочно выкручиваться.

— А-а, — протянула она с понимающим видом, — припоминаю…

— Нун? С тобой все в порядке? — теперь уже и Халида встревоженно смотрела в ее сторону.

— Да жара эта, — девушка неопределенно взмахнула рукой. Как теперь отвлечь от себя внимание? — Из-за неё плохо соображаю.

— Жара ужасна, — Эсти уныло вздохнула, — но скоро прибудем в Филлонию. Мы молили Орриет, чтобы там наши мытарства закончились.

— Да, было бы хорошо…

Варя откинулась назад, совсем позабыв, что под ней твердые доски и, как следствие, тут же впечаталась в них затылком. От боли из глаз брызнули слезы, но от собственной глупости захотелось стукнуться еще раз. Только лбом.

Шимун в мгновение ока подхватили ее, осмотрели место удара:

— О, боги, нун! Не смей себе вредить! Ты знаешь, за это могут наказать!

Варя застыла, пытаясь вникнуть в эти слова. Даже слезы перестали бежать по щекам.

Нун не имеет права вредить себе? А как же тот факт, что их нынешний рабовладелец (будем называть вещи своими именами) пнул ее? И разве тряска в этом фургоне на такой жаре ей не вредит?

Прищурившись, Варя оторвала от себя руки одной из шимун и заглянула ей в глаза:

— Эсти, что будет с нами? Зачем нас везут в Филлонию?

— Как «зачем»? Известно! — ответила та с лёгкой обидой.