— Наверно, снизят, — согласился Иван.
— Конечно, снизят!, Еще с перевыполнением закончим квартал!
— Но все равно ребятам вкалывать придется, пока мы в этой берлоге на колесах отсиживаемся.
— Ну и что! — воскликнул Афоня, который никак не мог проникнуться чувством вины. — Мы ведь в командировке! Обмениваемся опытом!
— А ребята уже вкалывают, — упрямо повторил Иван.
— Вот было бы здорово, — у Афони загорелись глаза, — если взять наш остров на буксир да оттащить его в Черное море... Какой был бы край! Весь этот Крым и в подметки не сгодился бы нашему острову! А? Водопады, озера, скалы, сопки, леса...
— Что-то я не слышал, чтобы в Крыму лесоразработки шли... — сказал Федор. — Заповедным стал бы наш остров. Но я бы не стал его в Черное море буксировать. Я бы его в Средиземном оставил. Представляете, вдоль всего Средиземного моря — наш остров! Тепло, светло, мухи не кусают!
— А ребята вкалывают, — вздохнул Иван.
— Да хватит тебе причитать! — возмутился Федор. — Ну действительно, вроде я должен объяснительную писать, почему нас в составе замело! Стихия. И все тут.
— Ох, помню, первой зимы испугался, — мечтательно проговорил Афоня. — К марту уже задыхаться стал, казалось, зима второй год идет... Не поверите, я из той зимы выбрался как из ямы... Весна наступила, так я воздух стал открытым ртом хватать. Но какая была зима! — Афоня поцокал языком. — Буран неделю, снег — телеграфных столбов найти не могли, мороз — кошка под окном пройдет, и скрип снега слышен.
— Как же ты не удрал? — спросил Левашов.
— А вот этих касатиков встретил. — Афоня показал головой на Ивана и Федора. — Контакт у меня с ними получается. И скажу тебе, парень, — Афоня посерьезнел, — когда контакт с людьми есть, никуда не уезжай. Не советую. Вернешься. Никакой климат, никакая зарплата не даст тебе... В общем, ты понял. И еще я скажу тебе, коль уж разговор зашел, — нет на земле ничего, кроме человеческих отношений. Все остальное — так, одежки. Ты их можешь снимать, можешь снова напяливать — это не имеет значения. Был у меня друг... Но вот у него оказалось высшее образование, а у меня его не оказалось. И контакт поломался. Была подруга... Она любила на мужчинах узкие брюки, а у меня были только широкие. И мы разошлись как в море корабли. И жена... Помню, была у меня жена, — Афоня усмехнулся. — Из ванной часами не выпускала — заставляла чуть ли не кипятком мазут из кожи на руках выпаривать. И руки у меня большие были, красные, вот как сейчас... Из парадного костюма они, вишь ли, некрасиво смотрелись. Как клешни. Пришлось развестись. А тот самый корреспондент, которому Иван хотел голову оторвать, первым делом всегда спрашивает у наших ребят: не думаешь ли, мол, с острова уезжать? Можно себе представить, как он относится к острову? Боится он его.
— И правильно делает, — сказал Федор. — Я заметил, что у каждого приезда на остров — это целая история. Это судьба. Не меньше. Я сам в газете работал. В многотиражке. И ушел. Надоело. Суетно. Газета наша выходила на четырех маленьких страницах, и у нас было четыре сотрудника. Они так и назывались — первая страница, вторая страница. Я был третьей страницей. Говорил о повышении производительности труда, качестве продукции, себестоимости... Все это важно, но мне наскучило.
— Но самая интересная история у нашего Ивана, верно, Иван? — усмехнулся Афоня. — Нет, нам с ним не тягаться!
— И не тягайся, — невозмутимо ответил Иван. |