— Значит, опять на пулеметы по полю бежать, — обозленно выругался один из бойцов. — Положат нас всех из двух стволов.

— Здесь мы тоже ничего не высидим, — не менее обозленно отозвался Чистяков. — Ясно?

— А вы, товарищ старший лейтенант, отселя руководить будете, — не унимался тот же голос.

— Я буду во второй группе вместе с Усовым, а если ты, умник, в атаку не поднимешься, пристрелю на месте.

— Это вы могете… Побежим, куда деваться.

— Все, хватит болтать. Приготовились.

Я вспомнил фамилию говорливого бойца. Швыдков. Мужик, уже в годах, не верил, что мы одолеем танк, и наверняка считал ситуацию безнадежной. «В плен… в плен надо сдаваться, если жить охота», — эти мысли легко угадывались, и я его понимал. После бесконечного отступления, смертей, в нашем теперешнем положении это был, по его мнению, единственный выход. Почему он тогда не убежал ночью вместе с теми четверыми? На этот вопрос я не успел сам себе ответить. Из люка не спеша вылезал механик-водитель. Моя цель, в которую я не имел права промахнуться.

Небольшого роста, коренастый, в темно-сером комбинезоне, немец спрыгнул на землю и, расстегнув брюки, стал мочиться. Механик стоял боком. Я выждал несколько секунд, когда он повернется, а затем плавно потянул спуск. Звука выстрела почему-то не услышал, хотя в закрытом помещении выстрел бьет оглушительно. Наверное, уши заложило от напряжения. Механик, подломив колени, падал, пытаясь ухватиться рукой за воздух. Я хорошо видел его лицо, искаженное гримасой удивления. Он не ожидал смерти рядом со своим танком, который легко уничтожил несколько десятков русских, а сейчас ждал боеприпасов, чтобы продолжить веселую войну. За прошедшие два месяца мне приходилось много стрелять, но то были выстрелы из окопов по бегущему вдалеке врагу. Сейчас я впервые убил конкретного человека, с лицом, которое врезалось в память.

И сразу рывком распахнув дверь, кинулись вперед Чистяков, Степан Кращенко, старшина Горбуль, Максим Усов и следом десяток бойцов. Пригнувшись, они бежали очень быстро. Их догоняли еще трое красноармейцев, промедлившие несколько секунд. В сарае оставалось четверо: двое раненых, боец, скорчившийся у стены от страха, и я.

— Чего сидишь? Побежали!

Но боец глядел на меня с таким ужасом, что я, не теряя времени, молча кинулся в открытые ворота.

Старший лейтенант Чистяков шел на риск, и жертвы оказались немалыми. Но, я думаю, это был единственный выход, чтобы спасти остатки роты. Пуля, выпущенная в командира танка, прошла мимо, возможно, лишь легко ранила его. Фельдфебель или унтер нырнул в люк за считаные мгновения. Две группы бежали, огибая танк с двух сторон. Когда башня провернулась стволами к наступающим, бойцы уже одолели половину расстояния. Пулеметы, установленные на дальний прицел, ударили с завышением.

Стволы быстро опустились, и следующая очередь смахнула сразу двоих или троих красноармейцев. Кто-то бросился на землю, спасаясь от пуль, двое метнулись прочь, но их догнала спаренная трасса, и они упали рядом. Я тоже упал на землю, пули пронеслись над головой. Немецкий танкист лихорадочно крутил башню, посылая короткие торопливые очереди. Видимо, у него действительно заканчивались патроны. Один пулемет замолк, стрелял лишь второй. Старшина Горбуль и Степа Кращенко швырнули гранаты. РГД взорвалась рядом с танком. Старшина угодил «лимонкой» в лобовую броню, она скатилась и рванула под гусеницами.

Горбуль, старый вояка, расплатился за меткий бросок несколькими пулями в грудь и плечи. «Лимонка» не причинила машине особого вреда, но осколки крепко хлестнули по колесам, гусеницам и вмяли нижний передний люк Немец понял, что его берут в кольцо. Он перелез на место механика, даже успел включить двигатель, но Максим Усов, перемотанный окровавленными бинтами, в порванной гимнастерке, уже вскочил на броню.