Лада щелкнула пальцами, привлекая мое внимание, и показала рукой на угол дома. Там, под окнами, стоял мой «Опель». Я сразу заметил, что обе правые двери изуродованы вмятинами и глубокими продольными царапинами. Кто бы знал, какие нежные чувства испытывает настоящий автомобилист к своему детищу!

– Ну, воскресший утопленник, – пробормотал я. – За машину ты ответишь отдельно!

Злость придала сил и подавила страх. Я уже нес пистолет открыто, держа его на уровне пояса. Деревья остались за нами. Дом, кидая огромную тень, нависал над головой. Лада с каким-то азартом, словно играла в «Зарницу», перебегала от кирпичной пирамиды к штабелю вагонки, от него – к мешкам с цементом. Сумка мешала ей и все время била по спине. Лада слишком старалась, слишком увлеклась игрой. В отличие от нее я шел к дверям открыто. Прыгать зайцем от укрытия к укрытию было бесполезно – все равно с третьего этажа можно было без всяких проблем «достать» хоть из ружья, хоть из пистолета. Отец Агап шел за мной, но все время норовил вылезть вперед, и мне приходилось придерживать его за локоть.

Лада первой добралась до входной двери, встала к ней спиной, нервно глядя по сторонам, как телохранитель политика на митинге. Мы с батюшкой тоже добежали до двери, встали рядом с Ладой и отдышались.

– Полагаю, нам придется потревожить хозяина, – слишком громко сказал отец Агап. Лада с опозданием прижала к его губам пальцы.

Я отрицательно покачал головой и шепнул:

– А я полагаю, что хозяина здесь нет.

Лада осторожно нажала на ручку. Как ни странно, дверь поддалась и беззвучно распахнулась.

Я схватил Ладу за плечо. Она почувствовала мою нерешительность и, оттолкнув меня, юркнула внутрь. Толкаясь, словно в магазине за дефицитом, следом за ней пролезли и мы с батюшкой. Сильная пружина всего лишь мягко прикрыла за нами дверь.

Мы стояли у белой лестницы, облицованной мраморной плиткой. Ступени были присыпаны сверху известью или алебастром, и на них четко отпечаталось множество следов. Тишина давила, словно мы погрузились на большую глубину. Затаив дыхание, мы неподвижно стояли несколько мгновений, пытаясь уловить какой-нибудь звук.

Но дом молчал. Лада стала медленно подниматься по ступеням. Я удивлялся ее выдержке – она до сих пор скрывала от меня пистолет, и это, на мой взгляд, граничило с глупостью. Она предпочитала идти в неизвестность с пустыми руками, чем показать, что у нее есть «макаров». Я остановился перед дверью, ведущей в комнаты первого этажа, но Лада отрицательно покачала головой и показала пальцем наверх, предлагая начать «осмотр экспозиций» с третьего этажа. Соображает, мысленно оценил я ее способность к логике.

На третьем и втором этажах ремонт только начался. Там не было ни паркета, ни плинтусов, ни дверей, и мы беспрепятственно бродили по пустым комнатам, напоминающим белые коробки разной величины и формы. На первом этаже более-менее обжитыми были всего две комнаты, в одной из которых стояли круглый стол из красного дерева и множество стульев вокруг него, а в другой – двуспальная кровать, заваленная высокой стопкой одеял, словно горка блинов на тарелке.

Лада бесшумно и вскользь прошлась по вещам: осмотрела платяной шкаф, видеокассеты, лежащие на телевизоре, заглянула в тумбу, наполненную бутылками и консервами, откинула несколько одеял, помяла подушки. Потом заглянула под кровать и достала оттуда наручники, плеть, кожаные шипованные браслеты вроде тех, что цепляют на себя фанаты тяжелого рока, какие-то дурацкие кожаные трусы или плавки и обрывки веревок. Подняв плеть двумя пальцами до уровня глаз, она покачала головой и вопросительно взглянула на меня.

– Хозяин, по-моему, страдает сексуальным садизмом, – негромко сказала она.