Изменить размер шрифта - +
Я организую наблюдение. – Отправляю беркута в шахту.

Он послушно разворачивается и уходит, а я, отправив минироба установить вокруг дома несколько жучков и снять тот, что уже не нужен, заглядываю в комнату, где в разных позах спят трое туземцев. Похоже, это кухня, и они как раз завтракали. Заглянув в котел, зло сплевываю в сторону. Плавающие в кипятке целыми связками сосиски и ровные куски копченого мяса не оставляют никаких сомнений в том, откуда взяты продукты. Однако бесит меня не это. Судя по тому, с каким расточительным цинизмом завтракали краденными продуктами аборигены, экономить у рабовладельцев никакой необходимости не было. Почему же они тогда так скупо кормили несчастных девушек? Можно ли из этого сделать вывод, что негодяи вовсе не были заинтересованы в сохранении их жизней, несмотря на то, что зарабатывали на рабском труде неплохие деньги?

Все эти вопросы я тихонько бормочу мику, стаскивая грузных мерзавцев поближе к платформе. У, гады! Разожрались на ворованных харчах! Сбросив на пол последнего, рычу я, заглядывая в шахту.

Платформа, покачиваясь на тросиках, скрипя, приближается ко мне. Что-то не очень они радуются освобождению. Все какие-то бледненькие, даже Сид, держащий на руках Кинти. Пошатываясь, девушки стоят, вцепившись в беркута, и не поднимают глаз. Да что это с ними?

Перехватываю с рук Сида полусонную Кинти, и веду прибывших в кухню. Она проходная, дверца в коридорчик, из которого мы вышли, маленькая и неприметная, а широкая дверь за углом ведет в просторную прихожую. Из нее можно попасть в большую парадную комнату, на крыльцо и на узкую лесенку, ведущую на мансарду, где расположены спальни.

– Кира, – завидев знакомое лицо, киваю на котел, там вареное мясо и сосиски, нужно вынуть и заправить бульон крупой. – Сможешь?

Она неуверенно кивает, а я веду остальных через тамбур к общей комнате. Устроив Кинти на низенькой кушетке, возвращаюсь на кухню, и застываю в тревожном недоумении. Кира сидит на корточках возле печи с закрытыми глазами и зажатым рукой ртом.

– Что с тобой? – бросаюсь к девушке.

– Сейчас… пройдет. Я не могу… на это… смотреть…

Девушку начинает тошнить, и я, сунув ей бадейку, спешу к Сиду, выяснить, что с девушками. Ну не может же быть, чтоб им стало плохо от моих пилюль?!

Сид уже сбросил на платформу туземцев и ждет меня.

– Туземных женщин лучше вниз не отправлять. – Хмуро сообщает он. – Запрем где-нибудь.

– А что вообще случилось? – смотрю на беркута в упор. – Ну, что ты молчишь?

– Они… чистоплюя… – начинает Сид, отвернув лицо, и у меня все застывает внутри. – Распотрошили. Как свинью. А некоторые… части… ну, ты понимаешь… порезали на клочки. В запале. А потом опомнились… и всех начало рвать. У двоих вообще была истерика, одна валяется в обмороке.

Я замер в шоке, услышав это сообщение. Чтобы девушки… на клочки… нет, я такого даже не ожидал. Думал, ну потрясут гада, вырвут клок волос или попинают немного… но, чтобы вот так… Я ведь его и сам мечтал убить. Точно зная, что получил бы за это как минимум отстранение от работы. Да и теперь все равно получу взыскание. И Сид тоже. За то, что допустили самосуд. Если, конечно, нам удастся отсюда вырваться. Но это не особо меня расстраивает. Плохо, что это сделали девушки. Не нужно было им руки пачкать. Не женское это дело, подонков казнить. Всем рабыням и раньше была нужна помощь психологов, а теперь их обязательно отправят на излечение года на два. Как минимум. Нет, там им будет хорошо, в наше время психиатрические клиники – это лучше курорта. И лечение и покой, и прогулки, и постоянная ненавязчивая забота. Но ведь они и так давно дома не были, а оттуда, пока не посчитают человека полностью психически здоровым, ни за что не отпустят.

Быстрый переход