– А какие бумаги вам нужны? – спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал заинтересованно, но, в общем, без особого рвения. – Может, я чего подскажу, чтобы быстрее было?

– Так, – сказал Филин. – Мелочь. Да ты не волнуйся, отец. Мы ненадолго.

Он уловил взгляд, брошенный Александром Михайловичем на телефон.

– Не стоит тревожить начальство, – улыбнулся он. – Время позднее. Не поймут.

Он со стуком поставил пустую чашку на стол.

Александр Михайлович вздрогнул.

– Да я и не собирался.

– Ладно, – сказал майор. – Пойду, гляну, как там мой помощник. Спасибо за чай.

– На здоровье.

Майор, чуть сутуля плечи, прошел в дверь. Тревожно завизжали ступеньки, каждая на свой лад.

Александр Михайлович считал.

– …семь, восемь, девятая не скрипит, десять.

Площадка.

Скрип стал тише и совсем затих, когда майор достиг второго этажа.

Александр Михайлович, отложив надкушенный и забытый сандвич, вслушивался еще какое то время.

«Звоню Вадимову, – решил он. – Доложу, а он пускай принимает решение. Уволить может. Или выговор объявит, премии лишит… Черт с ним, это после. Сейчас главное – доложить».

Он поднялся, стараясь двигаться как можно тише, хотя в этом не было особенной необходимости, и снял трубку телефона. Три цифры ноль, девять и тройку – надо набрать, чтобы соединиться со станцией и запросить связь с начальником охраны.

Он просунул палец в кружок с нулем и медленно довел его до упора. Не отпуская и все время прислушиваясь, так же медленно вернул его назад и вставил палец в девятку.

И вдруг у него закружилась голова и сдавило горло.

Из дверного проема на него смотрел майор Филин. В первый момент Александру Михайловичу показалось, что тот наплывает на него всеми своими плечами и необъятной грудью. Но майор не двигался, только смотрел неподвижным взглядом, в котором не было места ни сомнению, ни пощаде.

«Как он спустился? – пронзила Александра Михайловича судорожная мысль. – Ведь ступеньки же не скрипели».

– А я по краешку, где гвозди, – сказал Филин.

– Чт то? – не понял Александр Михайлович.

Палец его застрял в девятке, но он не мог оторваться от глаз майора и забыл про телефон.

– Положи трубку, отец, – попросил майор.

Голос его звучал мирно, как если бы он говорил о чае или о бисквитах. Но взгляд был звериный, завораживающий, и Александр Михайлович под ним вдруг встрепенулся, как почуявший смертельную опасность олень, и что было сил завращал телефонный диск, как будто только в этом и состояло его спасение.

Филин с непостижимой для такой туши скоростью подскочил у нему и одной рукой перехватил трубку, а второй взял его за горло.

Александр Михайлович как бы разделился надвое. Одна его половинка силилась вырвать трубку, вторая, бросив диск, вцепилась в предплечье майора и пыталась отодрать его от себя.

Чуть сощурившись, майор усилил давление обнявшей шею руки, одновременно напирая на сторожа корпусом. Тот, забыв о трубке и слыша, как захрустели его хрящи, вцепился в душащую его руку уже двумя руками, силясь подсунуть свои пальцы под пальцы майора, чтобы отогнуть их и оторвать от себя.

Но с запоздалым ужасом Александр Михайлович понял, как слабы его гнущие медяки пальцы против пальцев майора, обвивших шею. Он дернулся раз, другой, в ушах заложило, забились будто бы сами по себе вытянутые в страшном напряжении ноги, поплыли в глазах багровые круги на черном фоне.