– Даже если… эта девушка не умрёт… как она теперь будет жить? – спрашиваю его между приступами.
За долю секунды оленёнок совершает единственный прыжок и исчезает в чаще леса. Наверное, испугался моего голоса.
– Вот возьми, – кто то протягивает мне бутылку воды и пачку салфеток.
На салфетках сказано «Уничтожаем любой запах», а на запястье протягивающей их руки я замечаю часы с уже знакомым тёмно синим циферблатом.
– Спасибо, – говорю ему.
– Пожалуйста, – отвечает. – Помочь?
– Давай.
Лео откручивает крышку – это специальная «походная» бутылка с клапаном, чтобы пить из неё можно было на ходу – и сливает мне на руки. Пока я тру лицо его специфическими салфетками, он никуда не девается – вместе со своей коляской стоит рядом. Мне так плохо, что даже наплевать. Я чувствую себя старухой развалиной, у которой не осталось сил, чтобы развернуться и опустить свой зад на бордюр.
Машины скорой помощи подъезжают одна за другой. Теперь их скопилось пять штук – много пострадавших. Внезапно Лео просит:
– Присмотришь за моим рюкзаком?
– Без проблем, – отвечаю с трудом, потому что в моём горле словно кто то провёл археологические раскопки.
Рюкзак этот просто огромен, в таком можно полжизни уместить. Лео снимает его со спинки своей коляски и кладёт на бордюр.
– В нём все мои документы и… другие важные вещи.
– Окей, – говорю.
Доверить документы и «другие важные вещи» фактически первой встречной? Да это просто беспредел доверия, думаю, глядя ему в спину, пока он катится на своей коляске по направлению к медикам.
Вначале Лео подъезжает к одному, затем к другому, и только третий, вняв его просьбе, на что то соглашается. Самое вероятное предположение, до которого удаётся дойти моему уму: Лео беспокоится о своей рассечённой голове и просит медиков между делом залепить её пластырем.
– Ну надо же, какая забота о собственном здоровье… – криво усмехаюсь.
Сидя на бордюре, я понемногу прихожу в себя не только физически, но и ментально. Из всех моих мыслей, ощущений и эмоций, выплывает один очень чёткий вопрос: «В первую очередь я кинулась «спасать» не стонущего Ашиина, а молчащего Лео. Почему?»
Минут через двадцать ко мне не то чтобы возвращаются силы, скорее желание попасть, наконец, домой заставляет очнуться и подумать, как это сделать. Я решаю, что сперва надо вернуть Лео его рюкзак. Нахожу его внутри машины скорой помощи, лежащим на кушетке с подключённой к руке капельницей. Кисть свободной руки так жалостливо лежит на его груди, что меня так и прёт поддёрнуть его:
– Профилактика инфекций?
Он ничего не отвечает и, коротко взглянув на меня, переключается на внутренности машины.
– Где я могу оставить твой рюкзак? – спрашиваю.
Он снова смотрит на меня, и на этот раз с удивлением.
– Ты обещала присмотреть за ним, – напоминает.
– Я помню, но мне нужно домой.
Не сразу, но он соглашается.
– Окей.
Лео подтягивается на руках, принимая сидячее положение. Двигается он осторожно и неторопливо, как в замедленной съёмке. И выглядит очень слабым. Он не был таким слабым до этого. Аж пошатывается.
– Давай его сюда, – говорит и кладёт на кушетку ладонь, подсказывая, куда именно водрузить его имущество. Ага, документы и «важные» вещи.
Я хмурюсь, и моя боль в груди вдруг возвращается. Так странно тянет все внутренности, что пальцы не могут разжаться, чтобы выпустить его рюкзак.
– Ты поедешь в больницу? – спрашиваю.
– Нет.
– В таком случае я подожду… пока… твоя процедура закончится. |