С трудом сев на корточки, Тид пристроился спиной к хромированному, покрытому крупными точками ржавчины бамперу машины и только потом мягко опустил голову Джейк себе на колени.

Когда яркий свет полицейских фонарей заслепил ему в глаза, Тид сильно сощурился, прикрыл их ладонью. Его язык с трудом ворочался от медленно, невыразимо медленно произносимых им слов, когда над ним наклонилось сразу несколько голов.

– Последний этаж... Девушка...

Много позже, уже в нормально освещенном месте, над ним откуда-то с сияющего, залитого солнцем небосклона склонилось бледное как смерть лицо капитана Лейтона, а его тонкие, змеиные губы, кривясь и извиваясь, произносили слова одной неразрывной цепочкой, понять которую было просто невозможно.

– Раваля застрелили? Может, он был ранен?

– Потом, потом, потом...

– Раваля ранили?

– Не знаю, – прошептал Тид. – Не знаю, не знаю! – Он замолчал, но слова эти продолжали настойчиво повторяться и повторяться у него в голове. Пока не потеряли смысл. А вместо лица Лейтона появилась зияющая дыра бесконечного туннеля, в которую влетали, бесследно пропадая в ее тьме, те же самые слова: «Не знаю, не знаю... Я не знаю»!

А затем из наклонной трубы этого туннеля к нему выбежала она. Радостно смеясь, с блестящими от счастья глазами, не скрывая своего огромного, поистине неизмеримого восторга! Подбежав, она прижалась к нему, и он содрогнулся, потому что она была из ледяного камня, с лицом Барбары на изуродованном теле...

– Сегодня, мистер Морроу, мы сможем провести в солярии уже чуть больше времени. Ну разве это не прекрасно?

Тид посмотрел на нее:

– Слишком уж это будет весело.

Улыбку с ее лица будто стерли.

– А теперь повернитесь и положите ладони на ручки кресла. Я подержу его, а вы, пожалуйста, потихоньку в него пересядьте.

Он послушно сделал, как она просила. Причем про себя отметил, что пересел в кресло заметно легче, чем раньше.

– Хотите взять с собой что-нибудь почитать? – спросила медсестра.

– Нет.

Медсестра обошла вокруг кресла и посмотрела на Тида в упор откровенно сердитым и неодобрительным взглядом голубых глаз:

– Мистер Морроу, значительная доля успешного процесса выздоровления во многом зависит от отношения пациента. Мне кажется, вам следует разрешить этим людям навестить вас. Уверена, это подбодрит вас.

– Уверены? На самом деле уверены?

– Вот видите, как вы со мной разговариваете?!

Он сделал глубокий вздох:

– Послушайте, мисс Мишн, рано или поздно я, само собой разумеется, начну принимать посетителей, но в данный момент мне пока совершеннее не хочется никого видеть. Не хочется читать ни книги, ни газеты. Мне вообще не хочется ничего делать! Только слушать, как крутится наш мир и как растет трава.

– Было так плохо, да? Эта бедная девушка и то, как...

– И разговаривать об этом мне тоже совершенно не хочется! Я ведь, кажется, уже предупреждал вас об этом.

– Но мистер Севард весьма настойчив. Приходит к вам дважды в день. Каждый день, мистер Морроу!

– Не сочтите за труд сделать мне одолжение, мисс Мишн, и пошлите его к чертовой матери. От моего имени... А теперь давайте катите это чертово кресло. Поехали!

Когда мисс Мишн огорченно пожимала плечами, ее белоснежная накрахмаленная форма приятно шуршала. Она прокатила кресло через дверь палаты к лифту, который поднял их на самый верхний этаж. В это время утра в солярии было много народу, но при их появлении все разговоры мгновенно смолкли и все глаза уставились на Тида.