К родственникам в гости Эржебет выезжала весной или ранней осенью, когда не было жары, а по дорогам можно было или уже или еще проехать. Экипаж без остановки мчался мимо замка Шарвар: Эржебет предпочитала избегать этого места, где не один год она провела ребенком, поскольку здесь вместе с Палом Надашди жил ее заклятый враг — Меджери Рыжий, однажды предупредивший ее, что «откроет все Дьердю Турзо», пфальцграфу, родственнику Батори по браку.

Семейство Эржебет давно и сильно изменилось. Одни из ее родственников сошли в могилу из-за своего дикого, полуживотного образа жизни, другие умерли при страшных или странных обстоятельствах. И дети их жили на свете не больше нескольких лет, особенно девочки. Иштван, брат Эржебет, несмотря на свой необузданный эротизм, умер бездетным, и он был последним отпрыском этой ветви Батори. Остальные были так истощены собственным безумным существованием, что из глубин своих поместий, из своей добровольной ссылки почти не подавали признаков жизни. Жизни, которая никогда ничем не была примечательной, кроме экстравагантности или патологических аномалий.

Иногда в пути экипаж графини настигал шумную вереницу телег, набитых кухонной утварью и слугами, покрытых пылью продуваемых ветром равнин. Иногда эти люди ехали рядом с ее каретой, рассказывая о хозяйственных делах. Ей могли рассказать о провинностях и оплошностях такой-то и такой-то девушки-служанки, а она сидела между двумя фрейлинами на подушках, до некоторой степени смягчавших дорожную тряску, и смотрела прямо перед собой.

Обычно на Блутгассе приезжали, когда августинцы из монастыря напротив уже спали.

И в свой последний приезд Эржебет снова поселилась в доме, в котором 20 лет назад мучила своих служанок ради того, чтобы сиять на придворных балах.

Но кто теперь добровольно примет ужасную графиню? Меряя шагами мрачные залы, внезапно подходя К зеркалам, глядя в собственное отражение, прекрасное, но никому не желанное, неспособная любить и к тому же потерявшая способность получать удовольствие, Эржебет снова и снова возвращалась в свое прошлое.

Раньше, в молодости, ее чувство гнева было вполне обычным. Задержки с прической или украшением платья было достаточно, чтобы вызвать вспышку раздражения, которая кончалась каким-нибудь жестоким наказанием нерасторопной служанки. И все. А теперь…

Кузнец, хорошо оплаченный и запуганный страшными угрозами, под покровом ночи сковал невероятное, почти неподъемное металлическое устройство, представлявшее собой цилиндрическую клетку из металлических лезвий, скрепленных железными обручами. Можно было вообразить, что она предназначена для какой-то гигантской птицы. Но внутри она была усеяна острыми шипами.

По приказанию графини всегда ночью это жуткое приспособление, подвешенное под сводами подвала венского дома, при помощи рычагов опускалось на пол.

Появлялась Дорко, тащившая по подвальным ступеням за распущенные волосы обнаженную служанку. Она запихивала девушку в ужасную клетку и запирала ее там. Затем устройство поднималось наверх. К этому моменту появлялась графиня. Одетая в белое льняное белье, она медленно входила и садилась на стул под клеткой.

Дорко, схватив острый железный штырь или раскаленную докрасна кочергу, старалась ткнуть узницу, которая, откинувшись назад, натыкалась на шипы клетки. С каждым ударом поток крови усиливался и падал на безучастно сидевшую внизу женщину, полубессознательно уставившуюся в пустоту неподвижным взглядом.

Именно отсюда, из подвала, раздавались крики, будившие монахов напротив и вызывавшие их гнев на этот проклятый протестантский дом.

Когда все было кончено, девушка в клетке падала, потеряв сознание и медленно умирая («вся в маленьких дырочках», как заметил впоследствии следователь), приходила Каталина Беньеши, в обязанности которой входило смывать кровь до последней капли.