Кончилось тем, что я обзавелся трещиной ребра и недвусмысленным обвинением – благодаря той сучке, которую я защитил и которая не сказала в мою защиту ни единого слова. К тому же оказалось, что тип, напавший на нее, был человеком достаточно известным и имел репутацию кристальную и незапятнанную – в отличие от моей.

– Будем считать, что я этого не слышал, договорились? – замахал я руками. – Следить за тем, чтобы пьянь не передралась друг с другом и чтобы никто не сунул фамильное серебро себе в трусы, выше моих сил. Последний раз мне даже не заплатили, и вообще, я чудом отделался.

Вале заметно расслабилась от выпитого, однако взгляда, которым она меня одарила, было достаточно, чтобы я заткнулся.

– Интересно, на что ты рассчитывал после устроенного там погрома? Так что помолчи, тем более что у меня есть и хорошая новость.

– Неужели?

– Конечно. Ты должен знать, что Гардони меньше всего опасается похищения или ограбления. Его больше тревожит, чтобы не заявился кто‑нибудь незваный и не разрушил теплую атмосферу вечеринки. – Она замолчала, пережидая, когда отойдут подальше три негра с орущим на полную громкость приемником. – В прошлом году дочери Гардони пришла в голову счастливая идея пригласить на вечеринку целую толпу панков, с которыми она познакомилась во время своих углубленных занятий по постижению неортодоксальной жизни. Все кончилось дракой с официантами и приходом полиции. С тех пор Гардони живут в ужасе, что это может повториться. Теперь ты понимаешь, почему твои драгоценные услуги ему просто необходимы?

Я уставился на нее:

– Панки?!

– Да, панки. Точнее говоря, зверопанки.

Зверопанки – одна из городских сект, состоящая из ребят и девчонок лет, как правило, по двадцать. Они проводят целые дни, мотаясь по подвалам и улицам, выклянчивая деньги на выпить и закусить и стоически отказываясь от каких‑либо компромиссов с обществом потребления. Их узнают по огромному количеству собак, сопровождающих их перемещения по городу, и перманентной поддатости.

К членам этой и подобных сект никто не испытывает симпатии, даже работники социальных центров, которые считают их, и справедливо, дармоедами. Порой кто‑нибудь из таких ребят умирает из‑за болезни или усталости от жизни, но и это никого не трогает.

Я не знал, что делать: то ли возмутиться, то ли засмеяться.

– Послушай, Вале, да, мне действительно нужны деньги, но согласиться надзирать за зверопанками – это уж, по‑моему, полная потеря лица. И потом, зверопанки, конечно, презирают чистеньких и богатых, но они абсолютно мирные ребята.

– Это знаем мы, я и ты, но твой будущий клиент дергается по их поводу. Кто ты такой, чтобы отказать ему в желании провести спокойно праздник, тем более что он готов тебе за это хорошо заплатить?

– И что я должен буду делать, вели они появятся? Звонить в санэпидемстанцию?

– Это ты решишь сам, посоветовавшись с твоим опытом и врожденной гениальностью, Сандроне, – сказала она более ласковым тоном. – Я понимаю, что такая работа не твой уровень, но у тебя блокирован счет в банке и сломан холодильник. Хоть раз в жизни наступи на глотку ненависти бывшего воителя к буржуазному обществу. – Довольно улыбаясь, она пожевала дольку лимона. – Лично я договаривалась с собой миллион раз: всего‑то ночь работы, старушка, это ведь всего ничего, если платят гринами.

Этот аргумент нанес последний удар моему жалкому сопротивлению.