Профессор скосил глаза на блокнот и карандаш в дрожащих от возбуждения руках Кевина.

— Всякая благодарность имеет границы, О'Коннелл. Сегодня вам из меня ничего больше не вытянуть.

— Все в порядке, рана не смертельная, — успокоила я лакея.

И оказалась, как всегда, права. Уже дома, обработав рассеченный лоб супруга, я убедилась, что на первый взгляд все выглядело страшнее, чем было на самом деле. Эмерсон, конечно, усиленно стонал и закатывал глаза... а я, собственно, и не возражала. Ухаживать за своим обессиленным, обескровленным рыцарем — разве не в этом предназначение женщины еще со времен рыцарей Круглого стола? Уверяю вас, читатель, Эмерсон наслаждался моей заботой не меньше, чем я сама.

После того как второй пациент получил свок порцию медицинского внимания, мы с мужем устроились в спальне у камина. Вдвоем... как прежде... словно и не рождались в моем сердце страшные подозрения. Но они не ушли. Они лишь затаились.

— Итак, дорогой. Кевина рядом нет. Теперь ты можешь объяснить, почему люди в масках не охотились за самой мумией, а задались целью ее уничтожить.

— С удовольствием, дорогая моя Пибоди. — Эмерсон как следует приложился к бренди. — Видишь ли, у меня были свои причины открыть саркофаг. Некоторые из них тебе известны. Но не все. Прежде всего мне хотелось вытащить нашего комедианта на публику — пропустить такое событие он, разумеется, не мог.

— В этом, надо отдать должное, ты преуспел.

— Более чем! Подумать только, целых шесть вместо одного! Фантазией парень не обижен. Организовано все было по высшему классу. При том, что я надавил... вернее, предложил Баджу перенести мероприятие на более ранний срок...

— Так это твоя идея?

— Моя. Понимаешь зачем?

— Разумеется, дорогой. О переносе лекции «жрец» в любом случае узнал бы, но на подготовку спектакля у него осталось мало времени. Выходит, ты догадывался, что он задумал уничтожить мумию?

— Нет, — признался Эмерсон. Потеря крови в сочетании с алкоголем ослабляет волю. — Мысль, конечно, была... но настолько туманная, что я и сам не отдавал в ней отчета.

— И что же это была за мысль?

— Говорю же, определить ее я поначалу не мог. Даже когда сражался с этой бандой ряженых, все еще думал, что они вот-вот сбегут с мумией. Но уж когда увидел разбитый саркофаг... ты тоже догадалась, Пибоди?

Он был со мной искренен. Я тоже не стала хитрить:

— Нет, мой дорогой Эмерсон.

— Ну как же! Вспомни, как мы разворачивали мумии. Даже самые древние и плохо сохранившиеся не рассыпались...

— Знаю!!! Саркофаг уже открывали, мумию разворачивали! Иначе она выпала бы из саркофага более или менее целой... ну разве что без головы. Верно?

— Абсолютно, моя дорогая Пибоди. Мумия оказалась не первой молодости, да еще и... гм... не первой свежести. Кто-то ею уже... гм... воспользовался. Возникает вопрос. Кто? Когда? И зачем?

— Это целых три вопроса, дорогой, — резонно заметила я. — На саркофаг могли наткнуться грабители еще несколько столетий назад... такие случаи известны. Но ты, как я понимаю, подозреваешь, что это произошло гораздо позже? Попав в музей, саркофаг был немедленно выставлен в Египетской галерее, следовательно... Нужно будет завтра поинтересоваться у лорда Ливерпуля.

— Завтра?... — прищурился Эмерсон. — Встреча уже назначена, Пибоди, или же ты собралась захватить его светлость врасплох?

В умиротворенном урчании любимого явственно слышались ревнивые нотки.