Изменить размер шрифта - +
А мой друг перестал оперировать навсегда, он поседел, и пальцы начинали дрожать при одном виде инструментов. Девочка погибала три дня, с почти непрерывным криком, наркоз не действовал, никакими обезболивающими не удавалось купировать шок, и швы на спинке раз за разом непостижимо лопались с отчетливым треском – будто взрываясь изнутри, выхаркивая на простыни, на стены палаты переставшую сворачиваться кровь, волокнистые клочья черных тканей, осколки распадающихся, как труха, лопаток и позвонков…

Шерсть на крыльях девушки установилась, вздыбленно замерла, выбрав. Девушка мягко взмыла – парень удержал ее за руки, видно было, как его тряхнуло. Она что-то сказала, он смолчал, с усилием подтягивая ее обратно вниз, к себе. Тюк за его спиной трепетал. Девушка снова засмеялась, нагнулась под своей упругой плоской крышей и – мне плохо было видно теперь их головы, крылья заслоняли – кажется, поцеловала парня.

Словно этого ему и не хватало. Уродливая груда на его спине вдруг с мощным утробным хлопком развернулась, выбросившись в стороны двумя громадными лопастями; по мгновенно напрягшейся шерсти прокатилась стремительная, светящаяся от искр волна и, не разнимая рук, оба свечой пошли вверх – сначала неспешно, потом все быстрее. Парень захохотал, заулюлюкал молодецки – казалось, он должен перебудить полгорода; а когда они пролетали мимо моего окна, сунул руку в карман и, продолжая победно вопить, что-то прицельно швырнул. Две маленькие плоские тени, как летучие мыши, прошелестели у моего лица и обессиленно шлепнулись на пол.

Это были их паспорта.

Когда я снова высунулся, в пепельно-голубом предрассветном небе виднелась лишь продолговатая сдвоенная точка.

Я кинул в рот сразу две таблетки валидола и разгрыз на осколки, чтобы растворялись поскорее.

А потом – потом, едва не сбившим меня с ног ударом, зазвонил мой отключенный телефон.

 

Спаситель

 

– Здравствуйте, Глеб Всеволодович, – сказали там. – Узнали?

– Конечно, Александр Евграфович, – ответил я и на обмякших ногах опустился в кресло, – Доброе утро.

– Ценю ваш такт, – сказали там. – Утром еще и не пахнет. Но с вечера я не мог вас застать – сначала занято, потом – никого… Поэтому решился побеспокоить ночью – время, как вы лучше меня понимаете, дорого.

– Почему время дорого? – с каким-то предсмертным нахальством делая вид, что ничего не понимаю, спросил я.

– Мы в курсе ваших неприятностей, – сказали там.

Животный ужас, вколоченный в грациозные, беспомощные и податливые, как девичьи лона, спирали ДНК Скуратовым, Ромодановским, Ежовым… да сколькими, сколькими!.. на миг погасил рассвет.

– Каким образом? – сипло спросил я.

– О, не волнуйтесь, на сей раз никакого «стука», – по тону чувствовалось, что там улыбнулись, – Что вы! Просто ваш Архипов дал мне знать, что вы в затруднительном положении. Дозвониться до вас он не смог, и, поскольку спешил на самолет, передоверил дело мне, памятуя о нашем с вами давнем знакомстве. Я хотел бы встретиться с вами как можно скорее, потому как не исключено, что мы сумеем вам помочь. Хотите, я подъеду?

– Хочу, – сказал я.

Знакомство действительно было давним. Еще в восьмидесятом, в аспирантские мои времена, Александр Евграфович – тогда, кажется, капитан, руководил маленькой группой, которая, до инфаркта перепугав мою мать и деликатно перетряхнув мой дом, удалила из него кучку произведений, в последние годы наперебой публикуемых всеми лучшими журналами. Фатальных последствий не было, мне даже дали защитить свой диссер, но изредка, раз в два – два с половиной года, Александр Евграфович позванивал мне, как приятель, чтобы задать какой-нибудь вопрос или дать какой-нибудь совет.

Быстрый переход