— Боюсь, Владимир Олегович не сможет вас сейчас принять.

— Вот как? А не смогли бы вы узнать, когда он сможет это сделать?

Он медленно покачал головой:

— Мне жаль огорчать вас, но, боюсь, Владимир Олегович не сможет вас принять ни-ког-да.

Физиономия у него была совершенно непроницаемая, но я взглянул ему прямо в глаза, и до меня наконец дошло, что он надо мной издевается. Тогда я тоже улыбнулся и сказал как можно более задушевно:

— Ты, лакей, холуйская морда, а ну пропусти меня.

Это его проняло. Лицо у него стало одного цвета с пиджаком, но ответить он ничего не успел, потому что дверь за его спиной отворилась, и в приемную вышли трое: красивая крашеная блондинка, маленький потный толстяк и высокий с холеным бульдожьим лицом, которое показалось мне знакомым. Именно к последнему круто повернулся на каблуках референт, из чего я сделал вывод, кто здесь главный.

— Что тут происходит? — насупясь, проворчал бульдог, оглядывая меня с головы до ног.

— Вот, Владимир Олегович... — почтительно подавшись вперед, референт протянул ему мое удостоверение.

Едва генеральный директор взглянул на обложку, лицо его разгладилось. Больше того, Владимир Олегович изволили широко удовлетворенно улыбнуться. И ласково спросить:

— Разве мой юрист не был сегодня утром у вас в редакции? — Я молчал. А генеральный директор продолжал еще ласковее: — Разве он не сказал вашему редактору, что я заставлю его по ложечке сожрать все то дерьмо, которым он обмазал меня в своей газетенке?

Я молчал, ибо задаваемые мне вопросы следовало, безусловно, отнести к разряду риторических. А лицо Владимира Олеговича вдруг из ласкового сделалось холодным и высокомерным.

— Следующая встреча — в народном суде, — произнес он. — А сейчас я вас больше не задерживаю.

Мясистые пальцы генерального директора медленно разжались, и мое редакционное удостоверение с легким стуком упало на вощеный паркет.

У меня потемнело в глазах. Первая мысль была: поднять удостоверение, а потом исхитриться и плюнуть генеральному в морду. Вторая: поднять удостоверение, плюнуть в морду и заехать пресс-папье по ихнему компьютеру. Третья мысль состояла в том, что первые две никуда не годятся. Надо взять себя в руки. Надо взять себя в ставшие мгновенно липкими и дрожащими мелкой дрожью руки, потому что при разведке боем потери неизбежны.

Все четверо глядели на меня с ухмылочками, откровенно предвкушая наслаждение. Шире всех ухмылялся чернявый реферюга — этот со своего корабля угодил прямо на бал. Не отрывая от них глаз, я присел на корточки, взял с пола удостоверение, сдул с него несуществующую пыль и спрятал в карман. Поднялся, дошел до лифта, нажал кнопку. Двери разъехались. Ступив в кабину, я повернулся, еще раз оглядел всю компанию, сделал им ручкой и сказал:

— Господа, желаю вам приятно провести оставшееся до суда время.

И по странному свойству памяти, еще до того, как лифт снова опустил меня в подвал, я вспомнил, откуда мне знакомы бульдожьи брыльки генерального директора и высокомерное выражение на его лице. Бредя в обратную сторону жесткошерстным подземельем «Интертура», я уныло размышлял о двух вещах. Во-первых, о том, что человек, у которого профессия — совать нос в чужие дела, всегда должен быть морально готов по этому самому носу получить. А во-вторых, что лично я не бываю к этому готов никогда. К концу коридора я, однако, пришел к выводу, что в мои годы менять специальность поздновато, и решил попытать счастья в третий раз.

В лучших сказочных традициях ресторан в южном крыле гостиницы именовался «Каменный цветок», хотя мне и показалось, что для предприятия общепита с названием некоторый перебор.