– Это чей дом? – сказал Кирилл

– Какой такой дом? – спросил автоматчик.

Кирилл вынул из кармана кадастровый план, ткнул в него пальцем и пояснил:

– В том то и дело. По кадастру тут навес для сельхозтехники, а вот – стоит дом.

Автоматчик вынул из рук русского кадастровый план и бросил его себе под ноги:

– Ну так иди в суд и докажи, что тут не навес.

Калитка захлопнулась.

* * *

Кроме старого завода, было еще два участка, оба к югу от Торби калы, но поменьше и не такие удобные, и кроме этих двух участков, был еще один, который захотели осмотреть турецкие строители. Этот участок находился высоко в горах и не имел отношения к заводу, но турки знали, что президент Кемиров строит на этой горе современный подъемник, – и почему бы не построить там пятизвездочный отель?

Участок находился в Бештое, и они полетели в Бештой на вертолете. Кирилл заподозрил, куда они летят, когда они миновали авиабазу, и стали спускаться к белой крепостной стене, утопающей в ежевике и проволоке.

Штрассмайер сообразил это только тогда, когда они сели.

Остов крепости Смелая возвышался в лучах заходящего солнца, как гигантский мусорный бак, который уличные мальчишки опрокинули на бок, да и развели пожар. Третий этаж обвалился весь: он просыпался вниз завалами щебня, и вместе с ним до земли рухнуло все правое крыло. Нижние этажи, царской постройки, с каменными стенами полутораметровой ширины, глядели выбитыми окнами, а кое где и между окон зияли проломы. Стены были покрыты татуировкой пуль.

Кирилл поднялся по широкому мраморному крыльцу, засыпанному щебнем от рухнувшего козырька, и оказался в просторном холле. Лестница, уходившая в разверстое небо, висела на кусках подкопченной арматуры, как мясо на переломанных ребрах, из неба торчала верхушка горы и решетчатые опоры новенького подъемника.

Кирилл присел на корточки и рассеянно подбросил в ладони кусок штукатурки с налипшим на нем камнем.

– Господи, – выдохнул за спиной Штрассмайер, – у них что, были пушки?

– «Шмели», – сказал Кирилл, – это стандартная тактика спецподразделения при штурме боевиков. Всаживаешь в окно «шмель», подавляя огневые точки противника оружием неизбирательного действия. Термобарический взрыв выжигает все в радиусе тридцати метров. Они всадили в окна восемь «шмелей».

– И охрана вашего вице премьера отбила такую атаку? – изумился Баллантайн.

Он обернулся. Белокурый тролль Хаген и черноволосый джинн Ташов стояли у обрушившейся стены, молчаливые, неподвижные, и заходящее солнце словно кипело на вытертом стакане подствольника, навинченного на автомат за плечом Хагена. Чуть поодаль стояла шеренга затянутых в камуфляж бойцов.

– Ох черт, – пробормотал Баллантайн, – конечно же. Извините.

Ташов прошел в распахнутую стену столовой, и Кирилл последовал за ним. Перекрытия, выходящие к хоздвору, были разворочены навылет, как грудная клетка разрывной пулей. В море битого кирпича плыл ржавый обруч от люстры.

– Кто покушался на Хагена? – спросил Кирилл.

– Был такой. Чеченец. Шамсаил.

«Был»? То есть уже нет?

Словно зябкая тень скользнула над руинами.

– Если он чеченец, – сказал Кирилл, – у него остались родичи. И Хаген ведет себя непередаваемо легкомысленно. Я, конечно, понимаю, что он не знает, что такое страх. Точнее, он знает, что это такая штука, которую все живое испытывает при виде его. Но…

– Там никого не осталось. – сказал Ташов.