Повертев меня так и этак, будто забавную зверушку, повелитель негромко спросил:

– Что ты хотела, суккуба, раз это потребовало избавиться от свидетелей?

Я опустила глаза.

Умен, зараза. Но мне теперь нельзя ошибиться, иначе, если меня не убьет он, буквально через несколько часов это сделает магическая клятва. С Тьмой не шутят, когда клянутся ее именем. И ей не лгут, потому что наказание будет страшным.

– Вы правы, мой Князь, я не все вам сказала, – смиренно просипела я, чувствуя, как сильные пальцы задумчиво перебирают хрящи на моей глотке. – И не все аргументы привела, чтобы получить ваше согласие на брак.

– Что ты скрыла?

– Вот это, мой Князь, – вздохнула я и поспешно зажмурилась, чтобы не ослепнуть.

Чистейший белоснежный свет хлынул из меня в прокопченный зал, заливая его не виданной здесь благодатью. Грудь обожгло. Из глаз едва не брызнули слезы, в живот будто лавы плеснули… Увы, быть носителем Света и Тьмы – тяжкое бремя, и оно не предназначено для слабого человеческого тела. Но я не позволила себе даже всхлипа, когда призывала светлую ипостась. И не пролила ни слезинки, когда моя темная половина скорчилась от боли, заживо сгорая в очищающем огне.

Увы. Маменька сделала большую глупость, когда решила добавить в свою коллекцию трофеев чистокровного ангела. А расплачиваться за ее грехи приходилось мне. Но даже боль от перехода от одной сущности к другой не могла умалить моего восторга от созерцания преобразившихся крыльев – прекрасных, сияющих, словно сотканных из лунного серебра, то самое папочкино наследство, о котором мечтал неспособный к полетам Марти.

Ударившие от меня лучи не пощадили и Князя – темные, особенно высшие, плохо переносят Свет. Однако он ничего не сказал, когда жестокий огонь опалил ему руки. И не поморщился, когда пламя так же быстро изуродовало его красивое лицо.

Повелитель отпустил меня почти сразу, как только понял, что происходит, и благоразумно отступил на пару шагов. Несколько минут, пока шла регенерация, оценивающе меня рассматривал и внимательно изучал. Как только кожа на его лице восстановилась, снова бесстрашно протянул руку, внимательно глядя, как сгорает на ней плоть до самых костей. Опустил ее. Проследил, как в тени плоть нарастает вновь. И только тогда коротко бросил:

– Я согласен.

Полный безумного облегчения вздох не вырвался из моей груди только потому, что я боялась дышать, чтобы не разорвать сгустившуюся тишину собственным криком. Но малу-помалу безумный огонь угас, болезненно яркий свет перестал струиться сквозь мои руки. А льющаяся с крыльев благодать исчезла, позволив недовольно шепчущейся тьме вернуться в давно облюбованные углы.

В тот же миг мои запястья обожгло неимоверным холодом, и на них, нещадно сдавив кожу, с металлическим лязгом защелкнулись тяжелые, матово-черные, связанные толстой цепью браслеты, которые то и дело вспыхивали алыми всполохами рунических знаков и были подозрительно похожи на кандалы. Одновременно такие же, только без цепи, «украшения» защелкнулись на запястьях Князя, и почти сразу где-то грянул гром, подтверждающий заключение сделки. А потом мой новоявленный муж усмехнулся и, развернувшись к выходу, властно бросил:

– Идем!

Пока я стояла, шатаясь под тяжестью оков, и пыталась отделаться от ощущения непоправимой ошибки, какая-то неумолимая сила подхватила меня и буквально потащила вперед.