Время остановилось. Начиналась бесконечность.

Наконец она бросила прут, и тот с дребезжанием упал на пол.

— Это тебе вместо костыля.

Не сказав больше ни слова, она положила на изголовье кровати маленький ключ, видимо, от наручников, и вышла из каюты.

Как только я облачился в неопреновый комбинезон, брошенный мне Кармен, и ступил на палубу «Параме», как, видимо, поджидавший меня Фредерик Мескилек тотчас спустился в трюм. Я не успел ни обругать их, ни заорать, как подло с их стороны заставлять меня прыгать на одной ноге по лестнице, как трудно с одной ногой сохранять равновесие на борту, помогая себе лишь дурацким металлическим прутом. Фредерик Мескилек уже поднялся наверх и, держа в руках наручники, сделал мне знак протянуть руки.

Мескилек… Ублюдок Атаракс! За десять лет он здорово поистрепался, тот еще Шишин, кумир девчонок-подростков…

Я вспомнил советы Пироза.

Все предусмотрено.

Все готово.

Играй в их игру.

Я выпустил железный прут и вытянул руки. Допрыгал до сундука, служившего скамейкой, и сел.

Обе руки скованы, нога одна. Они что, действительно, считают, что я могу вплавь достичь берега?

«Параме» пристала к острову Ларж, одному из двух островков архипелага Сен-Маркуф. Островок площадью сто пятьдесят метров на восемьдесят, по сути, представлял собой крепость, построенную посреди моря. Я тотчас вспомнил телеигру «Форт Боярд». Я следил за участниками игры и вместе с ними переживал свои первые детские страхи и фантазмы. Я помнил карликов, тигров, пауков, старлеток с соблазнительно глубокими вырезами спортивных маек.

Центральная часть форта Сен-Маркуф напоминала Колизей со сторожевой дорожкой поверху. Цитадель окружали рвы с водой и толстая кирпичная стена, сплошь поросшая водорослями и мхом. Во время прилива море затопляло значительную часть укрепления. И только причал, куда подплыла «Параме», похоже, был построен недавно.

Передо мной возникла Кармен.

— Не рассчитывай на спасателей, Салауи. Из соображений безопасности заходить на остров Ларж запрещено уже несколько лет. Разрешение есть только у членов общества, которое проводит реставрационные работы в форте. Но зимой добровольцы обычно не работают… А яхты не плавают по Ла-Маншу.

Я промолчал. На столике, вытащенном на палубу, стояли чашки, термос с кофе и тарелка с выпечкой. Взяв кофе и круассан, Фредерик Мескилек повернулся ко мне.

— Чашку кофе? — спросил он; в голосе его не слышалось ни ненависти, ни симпатии.

Похоже, ему очень просто играть своего персонажа, ибо, судя по его лицу, он пребывает в депрессии, как и Крис Ле Медеф.

— Нет, спасибо, — ответил я достаточно громко, чтобы меня услышала Мона. — Сколько времени мне понадобится, чтобы начать звать ее Алиной? — Последний кофе, который я пил, до сих пор сидит у меня в печенках.

Мона не шелохнулась.

Она стояла на носу, развернутом к другому островку, острову Терр. Распущенные рыжие волосы яростно хлестали ее по лицу, покрасневшему от холода; в уголках ее опухших глаз засохли несколько слезинок. Рядом с ней, слева на палубе, держась одной рукой за поручень, а другой прижимая к себе ши-тцу, расположилась Дениза Жубан. Арнольд спешно расправлялся с кусочком булочки с шоколадом, словно она могла удрать от него.

За стеклом рулевой рубки возвышался Жильбер Аврил, наблюдавший за работой навигационных приборов.

«Самый худший актер во всей труппе», — подумал я. Даже во время пути длиной в семь километров, даже причалив к острову, даже в спокойную погоду он наверняка найдет множество причин, чтобы не покидать рубку, предоставив остальным делать грязную работу.