Я не сводил с нее глаз. Я чувствовал, что влюбляюсь в нее, как последний дурак. И хотя через несколько минут мне придется сдохнуть, утонуть в море, я испытывал непреодолимое желание, я желал эту девушку, которая наверняка больше, чем кто-либо, жаждала моей смерти. Без сомнения, это был тот самый перенос, который психиатры из клиники «Сент-Антуан» с радостью бы отпрепарировали; бегство в бездну, куда устремилась свихнувшаяся часть моего мозга.

Я подтянулся к кольцу, чтобы хоть на несколько минут приподнять тело над водой, а потом заорал, перекрывая шум волн, чаек и дождя:

— У Пироза другая версия! Он хотел расставить ловушку настоящему убийце!

Мое тело снова оказалось в ледяной воде.

— Убийца не я, — завопил я что было мочи. — Не я!

Последний вдох. Затем я вытолкнул из себя весь воздух, который только оставался:

— Он один из вас!

Никакой реакции. Арнольд, которого Дениза выпустила из капитанской рубки, тявкал, бегая за опустившимся на палубу бакланом.

— Не мелите чушь, Салауи, — отозвалась Кармен. — У вас четверть часа, чтобы во всем признаться.

«Вода дошла мне до груди», — насмешливо пел Грэм.

«Все предусмотрено, все готово», — отвечал ему Пироз.

Сволочи!

Какой план мог надеяться осуществить Пироз на этом крошечном островке? Почему здесь, на Сен-Маркуф? Потому что Миртий Камю незадолго до гибели останавливалась здесь на день во время экскурсии на паруснике? Что общего между планом Пироза и сомнениями Алины, лучшей подруги Миртий? Миртий, надевшей в свой выходной соблазнительное платье, Миртий, назначившей свидание со своим насильником, Миртий, поверявшей свои секреты небесно-голубому блокноту «Молескин», который никто больше не видел.

Миртий и под стихотворением подпись, смутившая Алину: «М2О».

Получается, она тоже знала, что я не убийца.

Алина, иначе говоря Мона, получившая задание соблазнить меня, была, по утверждению Пироза, моей единственной союзницей.

Алина, неизвестная незнакомка. Мона, предательница.

С сожалением оторвав взор от Осеан, я переместил его на ту, которую так и не смог назвать иначе, чем Мона; подавленная, она сейчас пряталась под зонтом Мескилека.

Я умоляюще смотрел на нее.

«Скажи им все, Мона. Скажи им все. Быстрее!»

Она услышала меня, хотя я даже рта не открыл, поняла меня без слов. Она медленно поднялась и решительным жестом отстранила зонт Мескилека.

— Довольно, — произнесла она тихим голосом; я с трудом ее услышал.

Она обратилась к Кармен:

— Вы же видите, он ничего не скажет. Виновен он или нет, не нам решать. Вытащим его из воды и передадим в руки полиции.

— Они отпустят его, — отрезала Кармен. — Без признания они его отпустят.

Мона не уступала:

— Мы решили предоставить решение жюри. Значит, ему и решать. Примем решение вместе, как делали всегда.

Вода уже затопила мне плечи.

Да скорее же, уроды…

— О’кей, — уступила Кармен, — пусть те, кто готов вынуть этот кусок дерьма из воды, поднимут руки.

У себя в рубке Жильбер и Дениза не слышали вопроса, или сделали вид, что не слышат. Осеан закурила еще одну сигарету.

Мона долгим вопросительным взглядом окинула каждого члена «Красной нити», потом подняла руку.

— Господи, — воскликнула она, — мы же можем ошибаться! Мы все знаем, что можем совершить ошибку. Нельзя оставить умирать этого типа только потому, что у нас нет никого другого, чтобы отомстить…

Она повернулась к Мескилеку.