Со станции Владимир позвонил Мавриной. Номер был долго занят — Фризе даже пропустил одну электричку,— наконец, спокойный голос произнес «да».

— Алина Максимовна, надоевший вам следователь Фризе.

— Слушаю, Владимир Петрович. Вы что-то забыли спросить?

«А она даже запомнила мое имя»,— усмехнулся Фризе.

— Забыл, Алина Максимовна, не сердитесь. Ваш супруг пил датское пиво? Баночное, «Туборг»?

— Какой странный вопрос! — в голосе Мавриной не было недовольства, только удивление.— Алеша не пил ни датское, ни жигулевское. Нет, нет, в нашем доме пиво исключалось.

— Она красива? — спросил прокурор, когда Владимир зашел к нему на следующий день, чтобы доложить о поездке в Переделкино.

— Хорошо ухоженная московская дамочка.— Фризе пожал плечами и почувствовал, что краснеет.— Лет сорока.

— Ого! А Маврин праздновал семидесятипятилетие.— Олег Михайлович взял со стола «Литературку», где был напечатан некролог.— Породистое лицо. Наверное, от женщин не было отбоя?

— Алина Максимовна его вторая жена, первая умерла.

— Хотел бы я знать, что у нее на уме?

Фризе удивленно посмотрел на шефа:

— Зачем?

— Если молодая, красивая женщина, подразумевается, убитая горем, без раздумья палит из ружья в человека, тут в пору задуматься.

— Палит ночью! В вора, который лезет в окно.

— Так-то оно так…— с сомнением сказал прокурор.— Но даже не каждый мужик на это решится. А тут — интеллигентная дамочка! Хорошо бы, все-таки, выяснить, что она собой представляет.

— Самое большее, на что мы можем рассчитывать,— узнать мнение об Алине Максимовне ее друзей и знакомых.

— Опять ты за свое!

— На том стоим,— самодовольно ухмыльнулся Фризе и с горячностью продолжал: — Олег Михайлович, мы ведь живем не своими представлениями об окружающей действительности, а тем, что думают о ней посторонние, иногда даже чуждые нам по взглядам люди: знакомые, газетчики, обозреватели телевидения, ученые.

Прокурор вздохнул.

— И политические деятели! — продолжал Фризе.— К сожалению, очень часто — люди ограниченные и глупые.

— Ладно, ладно! Чтобы разузнать о Мавриной, не надо обращаться к политическим деятелям.

— Это к слову,— нахмурился Фризе. Он был недоволен, что позволил себе погорячиться. В последнее время он вдруг решил, что его характер излишне эмоционален для следователя и пытался приучить себя быть бесстрастным. Правда, пока без особых успехов.— Меня самого Алина Максимовна очень интересует. Особенно после ее заявления, что в их доме никогда не бывает пива.

— Ты эту банку из-под пива изъял с понятыми?

— Нет,— беспечно ответил Фризе.— Сунул в кейс и отвез в институт судебных экспертиз. Результат — никаких ядов, никакой химии.

— Так! А если бы там обнаружили следы яда? Ни один судья не признал бы твою банку уликой!

— Олег Михайлович…— начал Фризе. Но прокурор перебил его:

— Не хочу слушать твои оправдания и байки про интуицию! Был бы ты стажером…

Зазвонил телефон, и прокурор снял трубку, не досказав, что бы произошло, будь Фризе стажером. Но Владимир давно усвоил урок и мог повторить, разбуди его даже среди ночи: будь Фризе стажером, прокурор записал бы ему в характеристику: «Условно годен только для работы в нотариальной конторе». Конторой Олег Михайлович пугал стажеров, как старая нянька пугает ребенка милицией.