– Почти ребенок. Худая, упрямая, неловкая. Ни манер, ни образования, но гарцует как черт! Большего я тебе пока сказать не могу.
Ирен охватила ярость.
– И ты уже… гарцевал на ней? Как она?
Ян Невилл обернулся.
– Твоя пошлость несносна.
Леди Ирен прикусила губу. Потом кокетливо склонила голову набок, пытаясь сгладить оплошность, и насмешливо сдвинула тонкие брови.
– Ты и бедная девушка с побережья?
– Твои шутки омерзительны.
Повисла напряженная пауза.
– И ты… любишь ее? – выдавила из себя Ирен.
– Не говори глупостей, – ответил Невилл, застегивая жилет.
Внезапно она почувствовала жалость к неизвестной сопернице. Молодая, неопытная девочка, какая жизнь ждет ее с этим бесчувственным и расчетливым набобом? Как счастлива Ирен, избежавшая этой участи!
– Ты – дьявол, Ян Невилл. У тебя нет сердца, – проговорила она, глядя на белую простыню.
– До сих пор его отсутствие мне не мешало.
Некоторое время она наблюдала, как он отряхивает жилет, сдувая с него последние пылинки, а потом схватила с ночного столика хрустальную фигурку и изо всех сил запустила ею в Невилла.
– Убирайся вон, сукин сын!
Зеркало разлетелось на тысячу осколков. Ирен прицелилась хорошо, но Невилл оказался проворнее и успел увернуться. Он схватил сюртук и поспешил к выходу.
– Твоя склонность все драматизировать невыносима. Прибереги слезы для своего лорда. От него ты добьешься этим чего угодно.
Взявшись за дверную ручку, Невилл еще раз обернулся и отвесил легкий поклон.
– Прощайте, леди Фитцуильям.
Ирен перевела взгляд на зеркало, от которого остался один застрявший в раме осколок. В нем отражалось ее опухшее лицо, все еще красивое, но будто постаревшее сразу на несколько лет, и растрепанные темные волосы. Через все отражение проходила черная трещина, при виде которой Ирен повалилась на кровать и разразилась новым приступом рыданий. В этот миг внизу хлопнула входная дверь.
Она носила платье из темного шелка – как легкий намек на траур, в котором ей все еще полагалось пребывать. Сшитое по последней моде, оно облегало фигуру и оканчивалось небольшим шлейфом, шелестевшим при малейшем движении. Корсет, который Маргарет с каждым днем затягивала все туже, заставлял Хелену держаться прямо, но это не причиняло ей никаких неудобств. В ней как будто умерли все чувства, кроме того, что захлестнуло ее в тот вечер, когда Невилл впервые вошел в ее спальню. Хелена до сих пор помнила исходивший от его тела жар, так не вязавшийся с его холодной натурой. Потом он отправился в свою комнату, а Хелена легла, лишь только его шаги стихли в конце коридора. Всю ночь она ворочалась с боку на бок и только под утро погрузилась в тяжелый сон.
За завтраком Невилл был сдержан, как всегда, и простился с нею мимолетным поцелуем в щеку, прежде чем отправиться по делам, которые редко отпускали его раньше полуночи.
В гостиной, оформленной в темно-синих и серебристых тонах, Хелене бросилась в глаза газета на журнальном столике. Она была аккуратно свернута и положена среди прочих бумаг и книг, словно специально, так, что в глаза бросались черные буквы заголовка: «Некрологи». «Сэр Генри Ричард Томас Клайдон, родившийся 23 сентября 1821 года в поместье «Оксли», скончался 17 ноября 1876 года… несчастный случай… выдающиеся заслуги перед родиной… оставил жену леди Софию Дафну Клайдон и детей: дочь мисс Амелию Софию Филиппу и сына мистера Аластера Генри Филиппа… Погребение состоится…»
Хелена опустила газету. «Несчастный случай», – пробормотала она.
– Ужасно, не правда ли?
Хелена обернулась. |