Однако Делберт принял это за чистую монету. Как и все эти абсолютные нули, подхалимы и карьеристы, которые его окружают. Они тотчас ухватились за эту идею, которая в итоге может стоить Делберту президентства. Впрочем, тогда наша страна будет избавлена от худшего в ее истории правителя…
— Не говори так, прошу тебя! — произнесла в ужасе Милена, а Тициан, усмехнувшись, ответил:
— Но ведь это так? Думаешь, я не читаю проклинаемую Делбертом либеральную прессу и не соглашаюсь с тем беспощадным правдивым анализом, которому они подвергают его так называемую смехотворную политику? И проблема не во всем этом, как я тебе уже говорил. Проблемой является сам Делберт! И меня не удивит, если рано или поздно кто-то решит эту проблему устранить…
Милена взглянула на себя в зеркало и ужаснулась — если ее увидят в таком виде, то пиши пропало. Она взяла себя в руки и произнесла:
— Как бы то ни было, мой мальчик, но он — твой отец…
— Может, нет? — с надеждой спросил Тициан, смотря на мать. А затем, смутившись, произнес: — Извини, мамочка, но ты уверена, что…
Милена поцеловала подростка в лоб и, рукой начесывая волосы на лицо так, чтобы скрыть следы слез, проговорила:
— Ты забываешься, мой дорогой. Это не тот вопрос, который сын, даже такой умный, как ты, может задавать своей матери, даже такой глупой, как я!
Тициан, еще больше смущаясь, пробормотал:
— Мамочка, я не хотел… Просто… Просто это было бы важно в случае, например, вашего развода. Тогда бы у него не было права требовать единоличной опеки надо мной, потому что он не является моим биологическим отцом. А то, что родила меня ты, сомнению не подлежит.
Недовольная своим отражением Милена вздохнула, открыла сумочку, вытащила солнцезащитные очки, надела их, а потом извлекла из одного из отделений тонкий шелковый платок. Элегантным жестом обвернув его вокруг головы, она осталась более или менее довольной и сочла, что крайне похожа на Жаклин эпохи ранних семидесятых.
— Мой дорогой мальчик, это не то, о чем матери обычно говорят со своими пятнадцатилетними сыновьями…
— Но не все матери пятнадцатилетних сыновей замужем за такими людьми, как Делберт! — заявил Тициан.
В этом сын был, безусловно, прав. Но, как ни крути, не могли же все быть замужем за 54-м президентом США.
— Мамочка, ты у меня такая красивая, — застенчиво произнес Тициан. — И далеко не глупая! Поверь мне, Злата на самом деле глупее тебя, просто она хитрая. И замужем за Джереми, который готов ради достижения своих целей идти по трупам. А его цель — определять политику США, а со временем, кто знает, и всего мира, не занимая никакой выборной должности. И это у него, надо признать, неплохо получается уже сейчас.
Нажав кнопку и снова приведя лифт в движение (долго оставаться в застрявшей между этажами кабине было недальновидно и, более того, крайне опасно: в «Зимнем Белом доме» у всех стен, в том числе и стен лифта, имелись уши), Милена произнесла:
— Мальчик мой, я тебя прошу — не иди на конфронтацию с отцом. Да, он твой отец, хочется тебе этого или нет. И он мой муж!
Двери лифта распахнулись, выпуская на этаж, на котором находились апартаменты Милены и ее сына. Делберт же обитал в противоположном крыле псевдофранцузского замка.
— Мамочка, ты так и не ответила на мой вопрос — счастлива ли ты? — произнес Тициан, и в этот момент около кабины лифта возникла одна из горничных — конечно же, молодая, конечно же, с большой грудью, конечно же, темнокожая. Делберт установил критерии отбора прислуги в свое флоридское поместье.
— Добрый день, мэм! Добрый день, мистер Грамп! — произнесла она, приветствуя их. |