Подумала и на всякий случай положила всю коробку исторических конфет в кофр.

Черт бы побрал этих «фашихтруссй»! Мало того что столько нервов мне попортили, так еще и проводить Никитку из-за них не удастся. Впрочем — долгие проводы, лишние слезы. Из-за незадернутой шторы смотрела, как он выходит во двор, садится в такси. Не выдержала, выбежала на балкон. И Никита высунулся из открытого окошка машины. Так и смотрели с ним друг на друга, пока такси не выехало со двора.

Паспорт, пропуск…

Подъезд, охранник.

Как давно я здесь не была. На «паркет», то есть на протокольные съемки, ходить не любила никогда, а в БД особенно. После 93-го совалась сюда раз пять, не больше, но новые ощущения не перебили старых. Белый дом так и остался в памяти с ледяной водой в кранах, минералкой и полукопченой колбасой в буфете, с тех пор вызывающими у меня желудочный спазм. И с «желтым Геббельсом» на углу. Пропагандистский бэтээр фосфоресцирующего канареечного цвета той осенью лупил такими децибелами, что диву давалась, как у жителей окрестных домов не лопались барабанные перепонки и крыша не ехала. «Атас! Атас! Атас! Малина-ягода, атас!»

Здесь давно ничто не напоминает о тех днях. Большие города на удивление быстро забывают о собственных ранах. Вот и теперь на Тверской вставили все стекла. Отбуксировали с глаз долой все покореженные автомобили. И прохожий, случайно появившийся на Манежной площади утром в понедельник, даже включив все свое воображение, не смог бы догадаться, что здесь творилось накануне. Так и с этим домом. В его новом холодном нутре невозможно представить себе былое кипение страстей. Или это мне только кажется, оттого что тому давнему публичному политическому кипению я была свидетельницей, а на кипения новые аппаратные прессу, как правило, не допускают.

Этаж. Приемная — вас ждут.

Кажется, в этом кабинете в 91-м я кого-то снимала. Или этажом выше? Кабинеты все похожи. Тогда Руцкой здесь сидел. Дядя Женя меня к нему затащил — чтобы запечатлела историю.

Кто ж нынешний хозяин? Тот «министр хренов», сосед дяди Жени по Астахово. Следовательно, «Синей Бородой» через подставных лиц владеет.

Вошла.

На тебе!

За столом вместо министра знакомая, хоть и подзабытая женщина.

Серая кардинальша. Как там ее? Лилия? Лилия Кураева.

Вот оно что!

Сознание мое, как в компьютерной навигации, скачет со ссылки на ссылку.

Ссылка…

Лиля знала Григория Александровича. В тот день, когда мы с ним случайно познакомились, мадам проезжала мимо в Кремль! И Г.А. говорил что-то о роли таких вот серых мышек, вдруг разом превращающихся в львиц.

Ссылка…

Про то, что «тихоокеанская императрица» была влюблена в Григория Александровича, знали всего несколько человек. Связанных с соответствующими органами, разумеется. Мадам была среди этих «нескольких» — работала в Кремлевке в то время, когда Ими навещала Г.А.

Ссылка…

Лиля могла помнить меня с тех пор, как я делала ее парадный портрет в интерьере — в Грановитой палате во время одного из съездов.

Лиля знала меня. Лиля знала Г.А. Лиля знала о его встрече с диктаторшей. Лиля вообще много чего знала. И знает. Куда больше, чем знаю я.

Даже не говорит ничего. Уверена в себе. И в моей беспомощности. Протягивает руку, жестом показывая — давай!

Достаю из кофра коробку с портретом диктаторши. Кладу на ближний к себе край стола. Жду.

Мадам не остается ничего, как встать и обогнуть огромный стол. Иначе не достать. Не секретаршу же звать ради такого случая.

Увидела экс-президентшу на коробке — что-то в лице мелькнуло, смесь вожделения и удивления.